Александр Блок. Творчество и трагическая линия жизни выдающегося поэта Серебряного века - Константин Васильевич Мочульский
И отвратительной мечтой…
Вся «цыганщина» Блока стоит под знаком «отвратительной красоты»; он сталкивает противоречия, играет на диссонансах, соединяет священное с низменным, вводит в неистовый цыганский пляс печального Ангела:
Из невозвратного далека
Печальный Ангел просквозит…
В стихотворении «Голоса скрипок»
…Буйной музыки волна
Плеснула в море заревое.
Поэт знает, что музыка – душа мира, что голосом ее поет «гармония сфер», и горестно спрашивает:
Зачем же в ясный час торжеств
Ты злишься, мой смычок визгливый,
Врываясь в мировой оркестр
Отдельной песней торопливой?
Это стихотворение по теме и по форме – вполне «тютчевское». Другое искусно варьирует стилистические приемы Баратынского:
«Без слова мысль, волненье без названья»
Какой ты шлешь мне знак?
Жизнь – призрак; но душа смутно помнит что-то далекое: снам бытия она предпочитает «несбыточную явь». И последняя строфа говорит языком Баратынского:
Чтобы сквозь сны бытийственных метаний,
Сбивающих с пути,
Со знаньем несказанных очертаний,
Как с факелом, пройти.
Этого знания, этой небесной гармонии ищет поэт в буйных и нестройных звуках цыганских песен: в их стихийности, дикой страстности он ловит трепет «волненья без названья», отзвук «мирового оркестра». И наступает минута, когда сквозь визг и гам, в вихре пляса и бормотанье бубна раздается пение «скрипок запредельных».
И напев заглушенный и юный
В затаенной затронет тиши
Усыпленные жизнию струны
Напряженной, как арфа, души.
Эта нежнейшая мелодия создается четверным повторением причастий на «-ённый» (заглушённый, затаённый, усыплённые, напряжённый); на длинные, плавные «н» резонируют и другие слова: напев, юный, струны; «н» создает тон строфы – бархатно-мягкий, матово-звучащий; на нем легким шелестом скользят шипящие «ш» и «ж»: «заглушенный, тиши, жизнию, напряженной»; глухому «ш» в слове «заглушенный» соответствует «ш» в слове «тиши»; звонкому «ж» в слове «жизнию» – звонкое «ж» в «напряженный». Параллельно шипящим «ж» и «ш» проходят через строфу соответствующие им свистящие «з» и «с».
…В затаенной затронет тиши
…Усыпленные жизнию струны.
Здесь звукопись распространяется на целые комплексы звуков: зат-ё-н (затаенный и зат-о-н (затронет)[86], усы-н- (усыпленные) и с-у-н-ы (струны). В последней строке впервые появляется звук «а» – «как арфа». Изысканное созвучие слову «арфа» заключено уже в предшествующем ему слове «напряженный» (а-п-р-я – а-р-ф-а).
В отдел «Арфы и скрипки» включено одно из самых известных стихотворений поэта: повесть о первой любви, появление призрака умершей любовницы:
Всё, что память сберечь мне старается,
Пропадает в безумных годах,
Но горящим зигзагом взвивается
Эта повесть в ночных небесах.
Жизнь давно сожжена и рассказана,
Только первая снится любовь,
Как бесценный ларец перевязана
Накрест лентою алой, как кровь.
Строфы поражают глубиной лирического дыхания, широтой ритма. Дактилические рифмы нечетных строк (старается – взвивается, рассказана – перевязана) сильным размахом бросают стихи вверх; два неударных слога после ударного как бы повисают в воздухе. И после каждого взлета – резкое падение: мужские рифмы четных строк (годах – небесах, любовь – кровь).
Другое замечательное стихотворение «Болотистым, пустынным лугом» – вариант «Незнакомки». Строке «Дыша духами и туманами» отвечают здесь стихи: «И запах горький и печальный туманов и духов»; строке «И в кольцах узкая рука» соответствует: «И кольца сквозь перчатки тонкой». Но в позднейшем стихотворении исчезает не только бытовое, но и земное. Один полет «над пустыней звонкой», одно высокое стремление души…
Всё говорит о беспредельном.
Всё хочет нам помочь,
Как этот мир лететь бесцельно
В сияющую ночь!
Блок – гений метафоры. Из подобия он творит тождество. Вот первая строфа:
Болотистым, пустынным лугом
Летим. Одни.
Вон, точно карты, полукругом
Расходятся огни.
Далекие огни города напоминают поэту карты, разложенные полукругом. Сравнение: «огни – точно карты».
Гадай, дитя, по картам ночи,
Где твой маяк…
А вот вторая строфа: огни уже не «точно карты», а настоящие карты, по которым можно гадать. Сравнение стало метафорой «карты ночи» и наполнилось новым содержанием. Вокруг влюбленных «неотвратимый мрак»; но ночь раскладывает перед ними свои таинственные карты. В них читают они свою судьбу («Где твой маяк»).
Последнее стихотворение «В сыром, ночном тумане», написанное в декабре 1912 года, напоминает народные заклинания, колдовские заговоры, ворожбу темных сил. Странное, полубезумное бормотание рифм: тумане – бурьяне, тумане – герани, герани – тумане, бурьяне – герани. Ночь. Лес. Неведомый огонек. «Изба, окно, герань». Он подъезжает на коне. Голос ему говорит:
«О, друг, здесь цел не будешь,
Скорей отсюда прочь!
Доедешь – все забудешь,
Забудешь – канешь в ночь!
В тумане, да в бурьяне,
Гляди, – продашь Христа
За жадные герани,
За алые уста!»
Неожиданная, ничем не подготовленная строка «Гляди – продашь Христа» довершает впечатление необъяснимой жути. Этот «дурной сон» отдаленно напоминает «черную магию» поэмы «Ночная Фиалка».
Наконец, в отделе «Родина» мы находим шесть стихотворений, написанных в 1910–1912 годах. К одному из них – «На железной дороге» – Блок сделал следующее примечание: «Бессознательное подражание эпизоду из „Воскресения“ Толстого. Катюша Маслова на маленькой станции видит в окне вагона Неклюдова в бархатном кресле ярко освещенного купе первого класса». Вот первая строфа:
Под насыпью, во рву некошенном,
Лежит и смотрит, как живая,
В цветном платке, на косы брошенном,
Красивая и молодая.
В чувствительно-жалобном тоне рассказывается о «бесполезной юности» убившей себя девушки, о «пустых мечтах», о «тоске дорожной». На платформе маленькой станции она встречает и провожает поезда. Лучшая строфа стихотворения – о вагонах:
Вагоны шли привычной линией,
Подрагивали и скрипели;
Молчали желтые и синие;
В зеленых плакали и пели.
А вот и воспоминание о «Воскресении» Толстого:
Лишь раз гусар, рукой небрежною
Облокотись на бархат алый,
Скользнул по ней улыбкой нежною…
Скользнул – и поезд в даль умчало.
Сентиментально-гуманная повесть о юной самоубийце выдержана в стиле
