Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4

Рукой дрожащей и нерешительной, глядя на нее глазами, просящими милостыни, я расшнуровываю шесть широких лент, сжимающих ее платье спереди, и, в восторге, что она мне не препятствует, становлюсь счастливым распорядителем самой прекрасной груди. Времени больше нет. Она вынуждена допустить, чтобы, любуясь, я пожирал ее; подняв глаза на ее лицо, я вижу выражение любовной неги, которое говорит мне: удовлетворись этим и предоставь мне страдать от воздержания. Понуждаемый любовью и всемогущей природой, в отчаянии от того, что она не захотела позволить моим рукам пойти дальше, я препятствую ее руке продвинуться туда, где она могла бы убедиться, что я достоин ее милости; но с силой, превосходящей мою, она не хочет отделить свои руки от моей груди, где, конечно, не может найти ничего интересного. То ли по необходимости, то ли от усталости, проведя столько часов в таком положении и не имея возможности ни на что, кроме как поглощать ее слюну, смешанную с моей, я заснул в ее объятиях. Меня разбудил внезапно сильный перезвон колоколов.

— Что это?

— Оденемся быстрее, мой нежный друг, мой дорогой друг; я должна вернуться в монастырь.

— Одевайтесь вы. Я наслажусь спектаклем вашего преображения в святую.

— Охотно. Если ты не торопишься, можешь здесь спать.

Она позвонила той же женщине, которая, должно быть, была наперсницей, посвященной во все ее любовные тайны. Причесавшись, она сняла свое платье, сложила свои часы, кольца и все светские украшения в секретер, который заперла на ключ, надела свои форменные башмаки, затем корсет, в который заключила, как в тесную тюрьму, прекрасных деток, которые единственные утоляли своим нектаром мою жажду, и, наконец, набросила на себя монашеское одеяние. Наперсница вышла предупредить гондольера, и она бросилась мне на шею и сказала, что будет ждать меня послезавтра, чтобы назначить ночь, которую она проведет со мной в Венеции, где мы будем, как сказала она, вполне счастливы, и ушла. Очень довольный, на свой лад, хотя и полный неудовлетворенных желаний, я загасил свечи и проспал до полудня.

Я покинул казен, никого не встретив, и, замаскировавшись, пошел к Лауре, которая дала мне письмо К. К.; вот ее содержание:

«Вот, дорогой муж, моя попытка помыслить. Ты найдешь меня все более достойной быть твоей женой. Ты должен верить, что я способна, несмотря на свой возраст, хранить тайну, и достаточно скромна, чтобы не отнестись дурно к твоей осторожности. Уверенная в твоем сердце, я не ревную к тому, что может развлечь твой ум и помочь спокойно переносить нашу разлуку.

Должна тебе сказать, что вчера, проходя по коридору позади малой приемной и желая поднять зубочистку, упавшую у меня из рук, я вынуждена была отодвинуть от стены табурет. Отодвигая его, я увидела через почти незаметную щель, проходящую между стеной и полом, твою персону, очень оживленно беседующую с моей дорогой подругой матерью М. М. Ты не можешь представить себе ни мое удивление, ни мою радость. Эти два чувства нахлынули на мою душу почти одновременно со страхом, что меня могут увидеть, и я могу вызвать чье-то нескромное любопытство. Быстро поставив табурет на место, я ушла. Ах, дорогой друг! Прошу тебя рассказать все. Как же я могу тебя любить и не интересоваться всеми историями такого рода? Скажи мне, знакома ли она с тобой и как вы познакомились. Она мой близкий друг, о которой я тебе говорила и которой не сочла нужным тебя назвать. Это она учила меня французскому и давала в своей комнате читать книги, что сделали меня ученой в очень важной области, в которой мало женщин что-либо понимают. Знай, что, если бы не она, тяжелая болезнь, почти сведшая меня в могилу, была бы раскрыта. Она дала мне белье и простыни, я ей обязана своим счастьем; она знает также, что у меня есть возлюбленный, как и я знаю про ее любовника, но мы не проявляем любопытства по отношению к взаимным тайнам. Мать М. М. — уникальная женщина. Я уверена, дорогой друг, что ты ее любишь, и что она тебя любит, и, совершенно не ревнуя, я заслуживаю, чтобы ты мне все рассказал. Но мне жаль вас обоих, потому что все, что вы можете сделать, я полагаю, может только разжечь вашу страсть. Весь монастырь считает, что ты болен. Я умираю от желания тебя видеть. Приди хотя бы еще раз. Прощай».

Это письмо меня обеспокоило, потому что я был уверен в К. К., но эта щель могла открыть нас и другим. Кроме того, я счел, что вынужден рассказать некую басню своей дорогой подруге, потому что честь и любовь мешали рассказать ей правду. В ответе, который я ей сразу направил, я сказал, что она должна немедленно рассказать своей подруге, что видела через щель, как та разговаривала с маской. Относительно того, как я познакомился с монахиней, я сказал, что, услышав разговор о ее редких достоинствах, я вызвал ее к решетке, назвавшись вымышленным именем, и, соответственно, она должна воздержаться говорить обо мне, потому что та может узнать во мне того, что ходит слушать мессу в ее церкви. Что касается любви, я заверил ее, что ничего не было, согласившись, однако, с ней, что та была женщина очаровательная.

В день Св. Екатерины, праздник К. К., я пошел к мессе в ее церковь. Направляясь на пристань, чтобы нанять гондолу, я заметил, что за мной следят. Я захотел увериться в этом. Я увидел, что тот же мужчина нанимает гондолу вслед за мной, что могло быть естественно, но для надежности я сошел с гондолы в Венеции у садового дворца Морозини, и увидел, что тот человек сошел тоже. Я больше не сомневался. Я выхожу из дворца, останавливаюсь на тихой улице у Фламандской почты, вижу шпиона, с ножом в руке зажимаю его в углу и, приставив острие к горлу, требую, чтобы он сказал мне, по чьему приказу следит за мной. Он сказал бы мне все, если бы случайно кто-то не вошел в эту улицу. Он улизнул, и я ничего не узнал. Но, увидев, что любопытствующему очень легко узнать, кто я такой, если постараться, я решил ездить в Мурано только в маске или ночью.

Назавтра, в день, когда М. М. должна была дать мне знать, когда она придет поужинать со мной, я появился в приемной очень рано. Я увидел ее с выражением радости, переполнявшей душу. Первый комплимент, который она мне сделала, был относительно моего появления в ее церкви после трех недель, когда я там не появлялся. Она сказала, что аббатиса была очень этому рада, потому что сказала, что уверена, что знает, кто я. Я рассказал ей об истории со шпионом и о моем решении не ходить больше к мессе в ее церковь. Она сказала в ответ, что я хорошо сделаю, если не буду появляться в Мурано, по крайней мере, сколько смогу. Она рассказала мне историю со щелью в старом полу и сказала, что ее заделали. Она сказала, что об этом ей сказала преданная ей пансионерка, но она меня не назвала.