Петр Григоренко - Сборник статей

Крамольным без какого-либо доказывания признается все, изданное за рубежом: книги философского и исторического содержания, большинство произведений художественной литературы, книги религиозного содержания и т.д.

В общем, путь за решетку широко открыт для всякого мыслящего человека в СССР. При таких законах вроде бы можно и не заботиться о подыскании методов подавления. Но советские органы госбезопасности пришли к выводу, что перед растущим политическим протестом былые приемы заключения в тюрьмы и лагеря утратили свою эффективность. На политическую арену вышло поколение, не зараженное страхом, с развитым чувством справедливости, поколение не революционеров, а правдолюбцев, сторонников порядка и закона, защитников неотъемлемых прав человека и непоколебимых противников произвола и насилия. Эти люди не идут на нарушение законов страны, даже тех, которые им не нравятся, не вступают в противоречие с законами. Но они упорно отстаивают свои законодательно закрепленные права, пользуются этими правами и из-за этого приходят к конфронтации с органами государственного насилия, в противоречие с общественной жизнью страны.

Это как-будто бессмыслица какая-то. На самом деле - это трагедия нашего народа. Многие важнейшие законы советской страны имеют чисто декларативное значение. О правах, декларированных в этих законах (например, свобода слова, печати и т.д.), можно говорить, рассказывать, как хорошо иметь такие права, но нельзя воспользоваться ими. Тот, кто захочет этого, а, не получив, заявит, что таких прав у нашего народа нет, будет объявлен антисоветчиком и клеветником. Но одно дело объявить, а другое доказать. Если человек в действительности законов не нарушал и, несмотря на целую систему мер общественного воздействия, давление государственной машины и хитродействия следственного аппарата, не признает себя виновным, не раскаивается, а продолжает отстаивать свои законные права, то открытый суд вряд ли доставит лавры властям. Так что же, не судить? Но ведь пример заразителен. Явление может принять спонтанный характер. Значит, надо наказать, но так, чтобы по форме был суд, а по существу чтоб его не было. Надо таких людей сначала пропустить через психиатрическую экспертизу, приклеить им ярлыки психически невменяемых. А тогда уж на "законном" основании судить их заочно, без вызова в суд, без права защищаться.

Итак, кандидаты в спецпсихбольницу - это люди, совершившие такие действия, которые для властей ненавистны (главные из них - критика действия государственных и партийных органов) , но с точки зрения закона преступниками не являются. Это люди, для которых не нашлось статьи в Уголовном кодексе, которых нет возможности наказать иначе, чем через "психушку". "Психушка" обычная судьба человека, который хочет быть самим собой, хочет говорить, что думает, свободно пользоваться информацией и распространять ее, исповедовать и проповедовать любую религию или не исповедовать никакой, придерживаться своих убеждений и свободно отстаивать их. Мой друг Андрей Амальрик в одном из своих интервью сказал: "Приравнивание критики к сумасшествию - невероятное, ужасающее самообличение режима. Кто же действительно болен в этом обществе? Помещение в "дурдома" - это самое отвратительное из того, что делает режим. Вместе с тем, это яркий пример полной идейной капитуляции режима перед своими противниками, раз режиму не остается ничего другого, как объявить их сумасшедшими".

Да, бесспорно капитуляция. Ничего в открытую. Все по-воровски и лживо. Экспертиза в Институте им. Сербского, если орган террора тебя приговорил к спецпсихбольнице,- пустая формальность. Там найдут наукообразную формулировку, а если не найдут, то солгут. Иногда ложь случайно выползает наружу. Так обнаружилась и одна ложь относительно меня. Директор Института им. Сербского член-корреспондент АМН СССР Г.В. Морозов дал интервью корреспондентам журнала "Штерн" и показал им "мою" историю болезни, которую он показывал и иностранным психиатрам. Эта "История" - несомненная фальшивка, ибо из нее корреспонденты "Штерна" выписали такие мои заболевания, каких у меня никогда не было. Например, инсульт в 1952 году с потерей речи и параличом руки. Это такая чушь, которую и опровергать неудобно. Но Институту Сербского эта ложь потребовалась. Он должен был выполнить задание.

Если бы соблюдалась нормальная процедура, то вообще зачем бы мне было попасть в Институт им. Сербского? Ведь экспертиза, проводившаяся в Ташкенте, на прямой вопрос следователя - нужна ли стационарная экспертиза? - записала:

"Григоренко в стационарном обследовании не нуждается, так как его личностные особенности и психическое состояние достаточно полно рисуются материалами дела, данными наблюдения в следственном изоляторе, а также данными, полученными его обследованием в амбулаторном порядке.

Сомнений в психическом здоровье Григоренко при его амбулаторном обследовании не возникло. Стационарное обследование в настоящее время не расширит представление о нем, а наоборот, учитывая возраст, резко отрицательное его отношение к пребыванию в психиатрических стационарах, повышенную его ранимость, - осложнит экспертизу " (курсив мой - П.Г.).

Ташкентская экспертиза в составе заслуженного деятеля науки Детингофа Ф.Ф., главного психиатра Средне-Азиатского военного округа полковника м/с Кагана Е.Б. и экспертов, врачей-психиатров Славгородской и Смирновой нашла нужным высказать свое отношение и к моей невменяемости 1964-65 гг. В акт экспертизы записано: "Не исключено, что Григоренко под влиянием создавшейся у него в 1964 г. неблагоприятной психогенной ситуации и, имея отдельные своеобразные черты характера, перенес болезненную реакцию, расцененную в Институте им. Сербского как "паранояльное развитие"...

Почему же при таких записях в акте экспертизы, назначенной и организованной Ташкентским следствием, последнее вдруг направляет меня на новую экспертизу? По закону следствие может так поступить, но для этого оно обязано мотивировать свое решение. В деле никаких мотивировок нет. Да и откуда им взяться? Выводы акта Ташкентской экспертизы настолько основательны и всесторонне обоснованы, что опровергать их не рискнул даже Институт им. Сербского. Он составил свое заключение так, как будто до этого никакой экспертизы не было.

Но объективная экспертиза в политических делах и не требуется. Здесь нужна такая, "как надо" для госбезопасности. Еще во время первого моего пребывания в Институте им. Сербского я взялся предсказать заключения экспертиз всем бывшим со мною в отделении 11 человекам. И ни одной ошибки не сделал.

Невменяемость, я считал, получат трое - те, кого судить не за что и которые не признают себя виновными сами. Остальные, я считал, пойдут под суд. Так и случилось, хотя среди последних был один явный дебил. И в нынешнем моем случае не мотивировки были нужны - требовалось команду выполнить. Последовал окрик - "нам такого заключения не надо", и меня спецконвоем на самолете доставили за 3000 км и там дают невменяемость.