Петр Григоренко - Сборник статей

Я решил: надо готовиться. И готовиться именно к психиатричке. Почему именно к ней? Да потому, что законов я не нарушал и судить меня с точки зрения закона не за что. Но для властей я стал "персона нон грата".

Я слишком открыто и безбоязненно разоблачал ложь и произвол и тем подавал опасный для властей пример. Надо было припугнуть моих возможных последователей и закрыть рот мне самому. Я должен был понять это и предупредить общественность о надвигающейся на меня расправе, раскрыть ее сущность. Именно с этой целью я написал коротенькую записку друзьям о вероятности моего ареста и очерк "О специальных психиатрических больницах ("Дурдомах")". Очерк пустил в "Самиздат". Наталья Горбаневская включила этот очерк в свою книгу "Полдень", а оттуда он перекочевал в сборник "Казнимые сумасшествием" и таким образом приобрел широкую известность.

В своем очерке я писал: "Идея психиатрических специальных больниц сама по себе ничего плохого не содержит, но в нашем специфическом осуществлении этой идеи нет ничего более преступного, более античеловеческого".

Сейчас я глубоко раскаиваюсь в том, что написал это. Нет ничего более ошибочного и вредного, чем данная фраза. Но в то время, после первого пятнадцатимесячного знакомства с системой психиатрического "лечения", я так понимал это дело. Потребовалось еще более пяти лет пребывания в руках "психиатров", чтобы понять, что зло не только в осуществлении, но прежде всего в самой идее. Осуществление может меняться в зависимости от места расположения "больницы" и состава ее кадров. Первый раз (в 1964-65 гг.) меня "лечили" в Ленинградской СПБ. После нее Черняховская показалась истинным адом. Из Черняховска меня отправили на "долечивание" в 5-ю Московскую городскую больницу - "Столбы", о которой в Москве идет самая мрачная слава. О ней говорят: "Отсюда или никогда не выходят или выходят вперед ногами" (т.е. мертвыми). Мне же после Черняховска она показалась чуть ли не санаторием. Но такого, как творилось в Днепропетровске над Леонидом Плющом, не знает и Черняховск. Сычевка же и особенно Благовещенск несравнимы по ужасам, которые там творятся, даже с Днепропетровском.

Таким образом, осуществление разное. Но сама разность эта порождена идеей. Именно по идее заключенные специальных психиатрических больниц лишены всяких прав. Они отданы полностью во власть персонала этих "больниц", который никем не контролируем. Вы не можете ни на что пожаловаться. Жалоба никуда не уйдет. Останется в больнице или будет уничтожена. А если бы кто-нибудь когда-то заинтересовался ею, ему будет сказано администрацией, что это просто бред, проявление болезни. Можно не сомневаться, что людская корысть не может не воспользоваться возможностью безнаказанно творить зло. А если к тому же и власти заинтересованы в том, чтобы совершались жестокости, если власти поощряют и выделяют тех, кто особенно жесток и беспощаден к "политическим", то истинное положение заключенных больницы трудно даже представить.

Митгерлих в своей книге о Нюрнбергском процессе 23-х врачей-эсесовцев "Das Diktat der Меnschenverachtung" пишет, что для него самым потрясающим было органическое слияние в одном лице врача и эсэсовца. "Именно отсюда, - пишет он, - холодная бесчеловечность в опытах над людьми".

Но где граница между "просто службой" в учреждении, которое создано для подавления инакомыслия и культивирует бесконтрольность и беззаконие по отношению к своим пациентам, и полным срастанием с преступной организацией политического террора?

А идея спецпсихбольниц в том именно и состояла, чтобы создать учреждения бесконтрольного и не опирающегося на закон политического террора. Именно для этого заключенных этих больниц лишили всех прав, даже тех, которыми пользуются заключенные тюрем и лагерей, а в "няньки" к ним назначили уголовных преступников и дали этим последним возможность творить со своими подопечными все, что им вздумается.

Я совершил ошибку, оценив положительно идею создания спецпсихбольниц, потому что суждение свое вынес из пребывания в той единственной "больнице", где меня содержали в первый раз. Да и судил я не по предназначению этого учреждения, что скрыто от постороннего взгляда, замаскировано, а по составу заключенных, что сразу бросается в глаза. Чтобы понять истинное предназначение таких "больниц", надо вернуться к истокам.

Первая и единственная тюремная психиатрическая больница была создана в Казани еще до войны для заключения в ней опасных политических противников режима или, как их тогда называли,- "врагов народа". В то время говорилось, что это политическая тюрьма, и держали в ней только политических заключенных. В 1952 году в Ленинграде на Арсенальской был создан аналог Казанской. Здесь тоже тогда не скрывали, что сия тюрьма только для "врагов народа". О ней я писал уже в упоминавшемся очерке.

Но вот Сталин умер, и началась реабилитация. Опустели и политические тюремные психбольницы в Казани и Ленинграде. Но "свято место пусто не бывает". Кому-то не хотелось расставаться с идеей использования психиатрии для подавления политического протеста, и в обе эти "больницы", чтобы продлить их существование, завезли небольшой контингент психических больных, совершивших особо тяжкие уголовные преступления (убийства, изнасилования, грабеж и т.п.). Таким путем кадры политических психбольниц и их традиции были сохранены.

А время не стояло на месте. Появились и недовольные. Во-первых, те, кто не хотел успокоиться на полумерах 20-го съезда. Во-вторых, кто не мирился с попытками ЦК вскоре после съезда пойти назад к частичной реабилитации Сталина и заведенных им порядков. Иными словами, появились политические - люди, несогласные с попытками затормозить, задушить общественное движение за обновление жизни, начавшееся после смерти Сталина. Ничего незаконного в этом движении не было. Наоборот, оно исходило из линии 20-го съезда, отстаивало эту линию. Следовательно, судить сторонников этого движения по закону невозможно. И вот тут кстати оказались психбольницы. Но там уже укоренились психически больные уголовники. Очистить от них и послать на их место политических значит вызвать нарекание, что методами психиатрии начали бороться с политически неугодными.

Быстро нашли выход - помещать политических вместе с уголовными психбольными. Тогда все нормально: нет, как прежде при Сталине, психбольниц для политзаключенных, есть просто специальные психиатрические больницы для общественно опасных психических больных, которым нужна особенно строгая охрана.

Между тем, количество политических, коих судить нежелательно, все растет, а мест в двух спецпсихбольницах не прибавляется. Очищать места для политических, освобождая эти "больницы" от тех, кто совершил тяжкие уголовные преступления в состоянии психической невменяемости, значит разоблачить свой замысел. Следовательно, нужное количество мест для политических надо получить путем увеличения числа спецпсихбольниц, каждая из которых заполнена в основном психическими больными, совершившими тяжкие уголовные преступления, но имеет некоторое количество мест для нормальных политических.