Ирина Озерова - Память о мечте (сборник)

Наследство

Ты праведник, но проповедникСвятых грехов моих.В себе несу я, как посредник,Остатки дней былых.

Я терпеливый привередник…Но голос прялки стих.Взяла века я как наследник —И промотала их.

О, ледников вершинных холод:Судьба войны, беда и голод…Я в рабстве с той поры.

А выкуп мой так мал и жалок…Но мы спешили щедрость прялокСменить на топоры.

Сорочка

Говорят, я родилась в сорочке.Редко кто рождается в белье.Очевидно, дальний мой сородичБыл портным у Бога в ателье.

Но червяк сомненья душу точит,Изнутри сжирает сладкий плод:Сотворив меня, был Бог неточен,Значит, я по-своему урод.

Есть у Бога вечные каноны,Строг Всевышний к своему труду.И подглядывает он с иконы,И под видом счастья шлет беду.

Окольцует золотым железом,По плечу вериги подберет.Я молчу. Я никуда не лезу.Все равно выходит – поперед.

И плюют отставшие вдогонку,И догнать камнями норовят…Господи! Ты эту распашонкуЗабери, пожалуйста, назад!

Олимпийцы

Я проживала на Олимпе,В доисторическом раю.Ракушками века налиплиНа биографию мою.

Грешна была. А кто не грешен?!Но, коммунальный рай ценя,Доисторические грекиТогда молились на меня.

Мы жили там почти как люди —В пылу добрососедских склок.Хранили в глиняной посудеПрохладный виноградный сок,

Мы тесто во дворе месили,Ловили рыбу, били дичь,И ели горькие маслины,Чтоб сладостный нектар постичь.

Играя на бессмертной лютне,Мы смертных трогали до слез…А в Палестине, в жалкой люлькеУже орал Иисус Христос.

Мария обнажала груди,Кормила мальчика Христа,И оставалась книга судебПокуда девственно чиста.

Костры над миром не алели,Оберегая божество,И не писали РафаэлиМадонну сердца своего.

Нас было много, слишком многоДля этой маленькой Земли.И вот единственного БогаОднажды люди предпочли.

О, непорочное зачатье,И вечных заповедей ложь!Но мы-то знали: без распятьяБессмертия не обретешь.

И где-то, в новом поколенье,Приходит время старых тем,Нам возвращают поклоненьеДля диссертаций и поэм.

Теперь музеи – наши храмы,Но с инвентарным номерком.А где-то сына кормит мамаСвоим бессмертным молоком.

Дарвинизм

О, генетическое древо!Как мне добраться до корней?Колосья древнего посеваЛишь в тайной памяти моей.

Ведь я совсем не королеваНа суетном суде ханжей,И древняя боялась деваНе только змеев, а ужей.

Я начинаю понимать,Что помнить бабушку и матьСознанью моему довольно…

А Ева – прародитель жен —Ходила к Богу на поклон,Чтобы Адаму было больно!

Горбун

Просите или не просите, —Заговорил молчун.В полночном светится зенитеДесяток светлых лун.

На ближнего ножи точите —Ведь ближний дик, как гунн…В Элладе, в Индии, на КритеСпокойно жил горбун.

Раскрыли мы ему объятьяИ громко восхищались статью,Как будто горб – не в счет.

Мы сами – авторы иллюзий,Но не спасая от контузий,Фантазия течет.

Ясак

Говорим, говорим, говорим…Нас кольнул Грибоедов намеком,Но снимаем сегодняшний грим,Суть его не считая уроком.

Пусть во прахе прославленный Рим.Эй! В пути подтянись одиноком!И фалангам сражаться. Но имТак всегда предназначено роком.

В камне – матери дрогнувший лик…Мы идем против войн, против клик,Мы готовы кормить побежденных!

Все теперь в этом мире не так:Побежденному носит ясакПобедитель в ладонях сожженных.

Скульптура

Природа, пользуясь рукой творца,Жизнь из темницы камня отпускает,И мудрой плоти вечная пыльцаРодившуюся женщину ласкает.

И вот уже видны черты лица,Стыдясь, Венера руку опускает.Но боль неутолимого резцаОна и в вечности не расплескает.

А время, притаившись, как паук,Ждет часа, чтоб лишить Венеру рук,Морщины высечь с тупостью невежды.

Уже без головы летит Нике…Но в этом удивительном броскеОна возносит торжество надежды.

Очевидцы

И снова привирают очевидцыИ сами верят домыслам своим.Мы в зеркалах кривых чужие лицаВзамен своих – утраченных – узрим.

История! О, как правдив твой грим,О, как пронумерованы страницы!И оживает прошлое, как Рим,Припавший к мраморным сосцам волчицы.

Уходит человек, как пилигрим,Сквозь памяти рассеявшийся дымВ какие-то грядущие столицы.

О прошлом ясным днем мы говорим,Его в пример приводим молодым.А по ночам нам будущее снится.

Хорей

Все говорят мне: «Будь серьезней —Сонет хореем не пиши…»Но сердце бьется силой грознойХореем в глубине души.

Приходит пониманье поздно,В свой час. А раньше – не спеши.Всю жизнь живи с хореем розно,Но на понявших – не греши.

Кто знает, что такое зрелость:Плода проверенная смелостьИль ранней завязи урок?!

Для зрелости необходимоВсе в жизни принимать терпимо.Тогда пойдут уроки впрок!

Бродяги

Когда сверкнула вольтова дуга,Душа не изменилась в человеке,Аллеи в асфальтированном векеНе отменили рощи и луга.

Все так же белы вечные снега,Все так же сини небеса и реки,Мы из Варяг плывем все в те же Греки,Два локтя положив на берега.

То плавно подчиняемся теченью,То волоком одолеваем тренье —Нам по плечу и суша, и вода.

Себе придумывают жизнь бродяги…Поблекли Греки, вымерли Варяги.А мы плывем – неведомо куда.

Местоимения

Не принимает мысль местоименья МЫ.Что в нем – лишь Я и ТЫ или ОНИ для суммы.Статист статистики за счет чужой сумы,За счет безличности выходит в толстосумы.

Но в ярмарочный день сметливые умыНе купят у меня подержанные думы.Я жизнь беру свою у Времени взаймы,И Вечность для меня, как ростовщик, угрюма.

Опять Бетховен глух, в лечебнице Ван-ГогИ Достоевский вновь романы пишет в долг, —Не дожили они до нового стандарта.

Но Мона Лиза ждет в бессмертье полотна,Когда к ней подойдет в иные временаНе Homo Sapiens, а Homo Leonardo.

Реставратор