Ирина Озерова - Память о мечте (сборник)

Местоимения

Не принимает мысль местоименья МЫ.Что в нем – лишь Я и ТЫ или ОНИ для суммы.Статист статистики за счет чужой сумы,За счет безличности выходит в толстосумы.

Но в ярмарочный день сметливые умыНе купят у меня подержанные думы.Я жизнь беру свою у Времени взаймы,И Вечность для меня, как ростовщик, угрюма.

Опять Бетховен глух, в лечебнице Ван-ГогИ Достоевский вновь романы пишет в долг, —Не дожили они до нового стандарта.

Но Мона Лиза ждет в бессмертье полотна,Когда к ней подойдет в иные временаНе Homo Sapiens, а Homo Leonardo.

Реставратор

Я очень средний реставратор,И все ж клиентам нет числа,Как будто мистификаторИль зазывалу наняла.

Пока настороже локатор,Найдутся для меня дела…Я тихой жизни декоратор,Рисую видимость тепла.

Ведь люди памятью пустоюСтремятся возродить устои,Боясь грядущих перемен.

Среди картин, не слишком редких,Скупают предков в пышных клеткахСвоим прапрадедам взамен.

Любовь

Любить и быть любимым —Какой святой удел!Но мы проходим мимо,Уходим за предел.

Мы пишем, пишем, пишемОтчеты и труды,Не замечая свышеНиспосланной беды.

Мы точим, точим, точимКакую-то деталь,И о любви хлопочем,Как будто режем сталь.

Мы пашем, пашем, пашем…Потом, смывая пот,Глядим – под крышей нашейВлюбленность не живет.

Но разговоры этиПо-своему смешны:Монтекки с КапулеттиНам больше не нужны.

И все летит планетаВ бездумный оптимизм…Ромео и Джульетта —Сплошной анахронизм.

«Не боги, конечно, горшки обжигали…»

Не боги, конечно, горшки обжигали,С Олимпа пошло разделенье труда.Но боги горшечников не обижали,И сами усердно трудились тогда.

Воители, судьи, певцы, костоправыВ обмен на горшки отдавали умы.Они не гнушались почета и славы,Но разве гнушаемся почестей мы?

– Юпитер, ты сердишься, значит, не прав ты!Ну, как громовержец такое терпел?Его одаряли всей горечью правдыГоршечник, кожевенник и винодел.

И смертная женщина Бога рожалаВ страданьях, в неведенье и торжестве.И даже сомнению не подлежало,Что Бог и ремесленник – в кровном родстве.

И ныне, и присно с пером или плугомВ счастливой усталости избранных дел,Мы все одинаково служим друг другу,И каждому свой достается удел.

Археология

Как режиссер, распределяет ролиЭпоха.И когда-то ЭхнатонНастолько был правителем крамольным,Насколько это может фараон.Богоотступник и богоискатель,Провидел он забвенье и позорИ повелел тогда, чтобы ваятельЖену увековечил.До сих порЦарица Нефертити правит миром,И, покоряясь диковинной судьбе,Она дешевым стала сувениром,Брелоком, медальоном, пресс-папье.

Чужого счастья крохотный осколок,Чужой беды глазурный черепок —Из праха извлекает археолог,Как в скважину замочную, глядит.Деяния описывая скупо,Хранит всегда невозмутимый вид,Но иногда мне кажется, что в лупу,Как в скважину замочную, глядит.Находкой уникальной увлеченный,Толпе зевак и праздному судуРаскапывает молодой ученыйЗа давностью забытую беду.

Постойте! Истины не говорите —Она бывает бесполезно зла…Но трудно скрыть:У нашей НефертитиБезвестная соперница была.Любовь иль только прихоть Эхнатона?

Счастливица она или изгой?Не фараон —Супруга фараонаРешала участь женщины другой.Запретна память,Имя на гробницеСоскоблено усердием раба.Судья всевышний! Разве у истицыНаладилась от этого судьба?!

В невинности научного журналаТрагедия нашла последний акт.Неразбериха древнего скандалаПреобразилась в беспристрастный факт.И вглядываюсь я в изображенья,Прислушиваюсь к голосу молвыИ нахожу приметы пораженьяВ надменности бессмертной головы.

Атлантида

Говорят, что нашли Атлантиду —Смертной вечности ветхий лоскут.Как быка после пышной корриды,По арене ее волокут.

Смыта кровь океаном и лавой,Бандерильи ничтожно легки,И тореро, увенчанный славой,Протирает счастливо очки.

Завершают работу потомки,Из гипотез открытия ткут,И научных сокровищ потокиПод музейные стекла текут.

Но пройдут катаклизмы овацийИ газетных статей суета.Кратковременны сроки сенсаций —В скучный факт превратится мечта.

Все легенды подвергнут очистке,Отделив достоверности грамм,И чудес инвентарные спискиСтанут пунктом учебных программ.

Обратная связь в обратном сонете

За горизонтом, за чертой, за краемМы пристани привычные теряем,Но обретаем новые моря.

Мы только в детстве в моряков играем,Потом, забыв о море, умираем,Бросая в бухты быта якоря.

И откровенья древнего царяСегодняшней наукой поверяем…Молчи, Екклесиаст! Все это зря —Ведь мы иную участь выбираем.

Успокоенье – участь бунтаря,Прельстившегося обретенным раем.Ведь все мы начинаем с букваряИ непременно Библией кончаем.

Маски

Четыре маски греческих трагедийСегодня четвертованы. И вотОдна из них другую не найдет.Вторая позабыла облик третьей.

Среди церквей, костелов и мечетейБлагочестиво мечется народ,И простота язычества не в счетВ тупой замысловатости столетий.

Но думаю, что знал уже Софокл,Как человек коварен и жесток,Как он идет, в хитоне камень пряча.

Не дрогнула тогда его рука.И он настиг меня через века:Трех масок нет…Осталась маска плача.

Шарлатаны в граните

В какую ночь обычную зачатМладенец, ставший необыкновенным?Причуда хромосом, а не стандарт,Ошибка гения в балансе генном.

Но почему-то люди говорят,Что мало совершенства в совершенном.Поэт, безумец или телепат —Все шарлатаны в этом мире тленном.

И лишь потом, в посмертной суете,Его оценят и поймут все те,Которым он казался костью в горле.

Ну, что ж! Пусть он взойдет на пьедестал,Чтоб мне его спросить: «Ты не устал?»Чтоб руки снег со щек гранитных стерли.

«Всегда мне странно сочетанье…»