Книга памяти. Воспоминания солдата - Анатолий Кузьмич Матюхин
Уже октябрь. Пошли дожди. Грязь непролазная. Мы идем вперед во втором эшелоне. Ночевки — в скирдах соломы, в лесу, реже — в селах. В один из дней второй половине сентября подходим к г. Остер. Серый, но без дождя, день. Куда ни кинь, луга, камыши, озерца — это пойма реки Десна. А в небе густые стаи водоплавающей птицы, в большинстве — утки различных видов. Где-то впереди началась стрельба: стреляли из автоматов, винтовок — но то стрельба — «в белый свет, как в копеечку»: птицы высоко, бросили. Идем разъезженной песчаной дорогой через сосновый бор. В редком зрелом лесу видим множество крестов. Забежал посмотреть: немецкое кладбище. До черта их набили, не меньше 3 тысяч крестов. Интересно, между прочим: индустрия изготовления крестов действовала у них исправно. Все кресты стандартные, изготовленные из фигурно вырезанных заготовок, на крестах — даты изготовления: 1939, 1940 (заранее готовили). На каждом кресте прикреплен металлический жетон с личным номером солдата. Такой же номер выжжен под жетоном. Надо отдать должное похоронным командам противника, работали они отменно. Они стремились убрать и похоронить погибших, даже если условия для этого были минимальными. Даже во время самых тяжелых боев тела выносились с поля боя, отправлялись вот на такие кладбища, которое мы видели.
ДНЕПР
Дождь, грязище, разбитая дорога. Мокрые, усталые, еле-еле плетемся. Всем миром помогаем вытаскивать постоянно попадающие в глубокие, наполненные грязевой жижей, колдобины пушки, телеги с боеприпасами и другим снаряжением. В ночь на 29 сентября подошли к Днепру. Темень непроглядная. Остановились. Наш взвод управления подошел к стожку сена. Я с двумя солдатами залезли в стог, зарылись в сено. Снизу донесся какой-то разговор на повышенных тонах. Прислушиваемся: голос нашего командира взвода старшего лейтенанта Хрупанова И.И. Не любили его. Солдафон, служака в худшем понимании этого слова (ему тогда было лет 30), на солдат смотрел, как в полном смысле на «карандашей», так с целью маскировки в телефонных разговорах на передовой называли солдат-пехотинцев: карандаши пошли, подбросьте нам карандашей и т. д., словно немцы и в самом деле дураки, что не понимают, о чем речь. Нашим тоже понимали, что они понимали, но уже вошло в привычку так же, как о снарядах «огурчики» и др. Оказывается, под этим стожком расположились связисты армейской связи. Здесь была у них то ли промежуточная станция, то ли остановились, чтобы тянуть линию дальше, через Днепр. Старшим у них был старшина, он протестовал против того, чтобы возле точки связи располагался кто бы то ни было. Вообще-то он был прав. Вдруг раздался выстрел из пистолета. Мы сползли вниз. Старшина лежал возле стога, Хрупанов прятал пистолет в кобуру. Там были бойцы нашего взвода, они слышали весь разговор: но они и в мыслях не могли допустить, что такоеможет сделать человек, даже такой, как Хрупанов. Поведали те, кто был рядом: Хрупанов не грозил, не просил, он хладнокровно достал пистолет, отвернул борт наброшенной на плечи старшины шинели и выстрелил прямо в сердце. Скотина! И сейчас не могу вспоминать этого без содрогания, отвращения к этой гадине, а тогда даже мысль была пристрелить его здесь же…но… если бы это было хотя бы в бою… убил ни за что, ни про что хорошего человека, бойца, награжденного правительственными наградами. Хрупанова взяли, велось следствие, но он якобы «выкрутился». Так как через шесть дней после описываемых событий был ранен.
На участке правого берега Днепра, против которого мы вышли, зацепились уже пехотинцы 60-й Армии, в составе которой действовал и наш артполк. Через Днепр саперы соорудили понтонную переправу. Днем по ней беспрерывно вела огонь артиллерия противника, бомбила авиация. Мы переправлялись, как я уже сказал, темной, осенней, дождливой ночью В двух шагах ничего не видать, ориентировались по тихим приглушенным окликам. Через Днепр тихо, без шума, с командами вполголоса переправлялись части. В двухстах-трехстах метрах от переправы рассредоточились подразделения, ожидающие своей очереди. Изредка на противоположном берегу поднимались осветительные ракеты, время от времени, не часто, возле переправы слышны были разрывы снарядов — вести прицельный огонь у немцев возможности не было. Поздней ночью переправились и мы — пушки и наш взвод управления. Помню: низкий песчаный берег, в начале — голый, а дальше — поросший тальником, молодым невысоким сосняком. Километрах в пяти от берега в таком же сосняке заняли огневые позиции. Пушкари рыли окопы для пушек, устраивали свои позиции; мы, связисты и артразведчики тоже копали ровики-щели, землянку для связистов. Разведчики и часть связистов сразу же направились на передовую оборудовать наблюдательный пункт (НП).
Разведчики взяли свои стереотрубы, мы, связисты, навесили по две катушки на плечи, третья — в руках и потянули телефонную линию. До передовой от огневых позиций было километра два. устроились на КП командира пехотного батальона. Когда рассвело, огляделись. Наша передовая установилась практически на открытой местности, на песчаных невысоких холмах с жухлой высохшей травой. Среди холмов виднелись островки соснового молодняка — самосева. Впереди, примерно в километре, село. Там немцы. День начался атакой противника. Кратковременный налет фашистской артиллерии, атака. Танков. Правда, не было. Накрыли их пушечным, минометным огнем, встретили огнем пулеметов и винтовок. Немцы залегли, а затем перебежками повернули назад. Сил у них, видно, было негусто. Но и у нас дела обстояли не лучше. Танков нет, не слыхать самолетов (очевидно, еще не перебазировались
