Книга памяти. Воспоминания солдата - Анатолий Кузьмич Матюхин
5 июля 1943 г. мы с отделением — помню Чусовлянова, Засова — занимали тот же блиндаж. Ночь. Отдых. Нас разбудил внезапный грохот канонады. Выскочили в траншею. Рассветало. Тепло, небо над нами чистое, нигде ни облачка. Наши взоры туда, где проходит передняя линия обороны. Весь горизонт там уже затянуло дымом, видны частые вспышки взрывов, с каждой минутой темная полоса на горизонте становилась все темнее, поднималась все выше. Выстрелы, взрывы — все слилось в сплошной гул. Мы понятия не имели, кто стреляет, кто наступает. Позже мы узнали, что наше командование, располагая до намеченной точными сведениями о начале наступления противника, приняло решение провести контр — арт- подготовку: на час раньше до намеченной немцами артподготовки, в 2 ч.20 мин., в полосе 13-й Армии по позициям фашистов был нанесен мощный огневой удар нашей артиллерии. Противник понес значительные потери. Были расстроены связь, взаимодействие частей. Удар отрицательно повлиял на морально — психическое состояние немцев, сорвал организованное начало наступления.
Только в 5 ч.30 мин. противник начал артподготовку. По тревоге мы снялись со своей позиции. Уже во второй половине дня вступили в бой. Дальнейшие 10 дней вспоминаются, словно какой-то сон, кошмар. Мы («Мы» — это все бойцы дивизиона: и расчеты пушек «пушкари», и связисты, и разведчики) в буквальном смысле эти дни не спали. В первые 4–5 дней очень часто, по несколько раз в сутки, меняли огневые позиции. Только окопаемся — а надо было отрыть окопы для пушек, хранилища для боеприпасов, окопы — «щели» для себя, наблюдательные пункты — постреляем часа 3–4 — приказ сниматься, менять позицию. И снова то же. Не в переносном, в буквальном смысле, у меня несколько раз кожа на ладонях слезла — пока огрубела, и волдыри уже не появлялись. Спали на ходу. Не верил, и не поверил бы, что такое может быть. Во время перехода, особенно ночью, идешь в строю вслед за пушкой, глаза закроешь и пребываешь в полусне, как-то интуитивно ощущая, что находишься в строю. Дней через 5 после начала боев уже более стабильные позиции. Степь, впереди деревня, там немцы. Ночью вырыли и оборудовали КП, как могли замаскировали. Перекрытия никакого — чем накроешь? Командир дивизиона капитан Сегал здесь, он командует огнем батарей. Его место возле стереотрубы, там же артразведчики. Мы рядом по телефону передаем команды на огневые позиции:
— Влево пятнадцать! Прицел двадцать! Осколочными!! Десять снарядов!!! Дивизионом! Беглый огонь!
Рядом с НП мы отрыли щели-ровики. В них отдыхаем посменно. Но какой там отдых! От раннего рассвета и до поздних сумерек не затихает бой. Противно свистят снаряды, мины, они рвутся вокруг, и Бог знает, может, следующий наш? А здесь лежишь на дне щели и дрожишь от постоянного нервного напряжения. В небе — воздушные бои, где-то в безбрежном мареве надрывно ревут двигатели — и только черные шлейфы дыма от сбитых и наших, и фашистских самолетов указывают место боя.
Во второй половине дня капитан приказал изменить НП, перейти на запасной, метров за 150–200 от этого. Он словно чувствовал, что нас засекли: только-только мы отползли в небольшую улучину, в окоп, где мы были, ударил снаряд, взрывом бросил вверх землю.
На 5-й или 6-й день наш дивизион занял боевые позиции в Понырях — эпицентре немецкого удара. Большое село, помню названия — Первые, Вторые Поныри. Бой шел на улицах села, пушки поставлены против танков. Наблюдательный пункт под стеной избы, выкопали щель, накрыли, особенно ночью. замаскировали каким-то хламом — село разбитое, сожженное. Да и как ему уцелеть, если бой идет здесь, на улицах. Здесь наши пушки. Немцы бросили танки. Один подошел по улице, остановился под деревом, метрах в трехстах от нас, ведет огонь вдоль улицы. Ударили наши, подбили, задымился.
Позиции удержали. Где-то после 14 июля наступательная сила немцев ощутимо ослабела. Уже нет беспрерывных атак и сплошной канонады. Стремятся давить, но атаки захлебываются, немцы откатываются на прежние позиции. Интересное зрелище — линия фронта ночью. Куда ни посмотришь — везде огонь, стрельба, зарева пожаров. Особенно впечатляет, когда темное небо прошивают разноцветные траектории трассирующих пуль. Сказал «впечатляет», когда смотришь издали. Правда, немцы часто вели неприцельный огонь, наверное, чтобы подбодрить себя, прогнать страх. Передовая обозначалась частыми осветительными ракетами — разноцветными: одни падали быстро, другие зависали в темном небе и медленно опускались, светясь ярким светом. Впечатление такое, словно попал в окружение — куда ни кинь взором — везде линия передовых позиций.
Недели две продолжались тяжелые бои: то мы врубались в оборону немцев, то они нас теснили. Кто кого? Чья возьмет? Где-то между 15 и 20 июля на нашем участке фронта наступил перелом — получив подкрепление, мы перешли в контрнаступление. Противник дрогнул. Немцы отступали с арьергардными боями, но чувствовалось: с каждым днем темпы нашего наступления нарастали.
Только командованию были, наверное, известны причины зигзагообразного движения нашей части: Дмитриев-Льговский — Севск — Глухов — Шостка — Конотоп — Остер. Тут сильных боев не помню, видимо, в действие были введены свежие части, они преследовали отступающего врага. Мы были выведены во второй эшелон. Нас радостно встречало население освобожденных местностей, особенно в украинских селах. Женщины, бабушки приносили на дорогу, где шли солдаты, молоко, яблоки, хотя, конечно, не густо у них было продуктов. Правда, случалось и такое: вошли в Конотоп, расположились на ночлег. Заметили: на улицах мало, почти не видно, девчат.
— Где это ваши девчата? — спрашиваем у встретившейся пожилой женщины.,
— Дома сидят, за немцами плачут, — ответила осуждающе.
Не думаю, чтобы все, но местами немало их было, таких…
Впервые за многие месяцы мы иногда ночевали в хатах, спали на кроватях, на подушках — как-то даже неудобно было — отвыкли. Немцы, отступая, сильно минировали дороги, строения. Были случаи —
