Лев Лурье - Лаврентий Берия. Кровавый прагматик

Борис Ванников и Игорь Курчатов

Атомный проект теперь не только дело ученых Лаборатории № 2. В разных точках страны создаются закрытые города, строятся промышленные гиганты, разворачиваются масштабные поиски урановых месторождений.

Начальник отдела ядерной безопасности Института ядерных реакторов Вадим Дикарев рассказал нам:

Для создания бомбы используются два элемента. Либо уран 235-й, который делится, из него можно сконструировать бомбу. Либо плутоний 239-й, элемент, который не существовал в природе в естественном виде. И, соответственно, шли двумя путями, либо выделение урана 235-го из естественного урана, а урана 235-го в естественном уране ноль семь процента. Либо получение нового элемента плутония. Выделение урана 235-го из урана – это тяжелая задача. Она решается методом разделения изотопов, либо вот диффузионным, как мы говорим сейчас, либо электромагнитным, но это страшная тяжелая задача. Для того чтоб наработать количество 235-го приблизительно на одну бомбу, требовалась наша вся электроэнергетика от Байкала до Владивостока. Поэтому наиболее легкий путь, конечно, когда плутоний химически отделяется от урана. Это другие элементы химические, другие процессы. Для того чтобы получить плутоний, нужен ядерный реактор. Мы говорим – это промышленный реактор. Это реактор для получения плутония. Вот здесь, на нашей территории, решались все задачи. И разделение изотопов, и модель создания реактора здесь апробировалась.

Было тогда уже ясно, что нужно использовать уран и как замедлитель графит. В принципе можно уран и тяжелую воду, но в стране в условиях войны тяжелой воды не было. Это в скандинавских странах было, в Соединенных Штатах. У нас был графит. Значит, нам нужно было графит и уран. Чтоб создать этот реактор разумных размеров с минимальными количествами урана, нужно было организовать зону, где были совершенно чистые материалы. Вот здесь первая задача и научная – изобретение новой методики получения графита. Графит был, какой в карандашах. В электродах. Там полно примесей.

Благодаря усилиям нашего института, и Курчатова в том числе, был создан графит на подмосковном заводе, который по своей чистоте до сих пор не превзойден. В этом графите на миллион атомов графита только один атом примеси. Такого графита нигде в мире нет. Ну, сейчас такой графит уже не нужен, потому что полно 235-го и уже используется не естественный уран, а обогащенный. А вот для первого реактора был нужен чистый графит. Когда наладили производство графита, одновременно наладили производство урана, добычу, плавку и производство. На станках его тогда первые блоки обтачивали.

Главное была уверенность, что цепную реакцию можно сделать. Раз был пущен первый американский реактор. И, конечно, те ориентиры, которые были, ну какие-то доставлялись сюда материалы. Иногда бесполезные, они через меня тоже проходили. Ну, мы ж понимали, что те, кто добывал эти материалы, они не были специалистами в той области. Но, безусловно, были материалы полезные, это помогло ускорить создание.

Немецкий уран для советской бомбы

На разработку новых технологий нужны годы, которых у Берии нет. Зато есть покоренная Германия, которая должна служить советской атомной программе. Первая проблема, которую Берия должен решить в кратчайшие сроки, – обеспечить атомный проект ураном. В Советском Союзе на него не было спроса, и геологи всерьез месторождениями не занимались. Несколько тонн удалось вывезти из Германии. Но это капля в море. Курчатов требует 100 тонн чистого урана для одного только промышленного атомного реактора. Добыть уран негде. У США монополия на богатую урановую руду.

Из секретного доклада ЦРУ:

Отсутствие в СССР богатой урановой руды – главный фактор отставания Москвы в атомной отрасли. Чтобы уран не попал в руки Советам, под контроль взяты все источники богатой урановой руды вне Соединенных Штатов. Запрещена продажа оборудования, которое могло бы использоваться для производства чистого урана. Советский ядерный джин загнан в бутылку.

В СССР разведаны небольшие месторождения урана в Средней Азии, и советские геологи активно ищут на территории страны новые залежи столь незаменимого минерала.

Профессор Гавриил Грушевой был одним из первооткрывателей новых месторождений для советского атомного проекта. Он рассказал нам:

Геология вся и уран был сконцентрирован в Комитете по делам геологии, который возглавлял Илья Ильич Малышев. Это был очаровательный человек, это был последний, наверное, умный из наших министров, которого я видел в своей жизни. И внутри его подразделения начали создаваться все подразделения, которых было достаточно много, но не все они так успешно работали. В сорок третьем году отец у меня работал заместителем рудного отдела Комитета по делам геологии, это свинец, цинк, молибден. Его пригласили к Антропову. Петр Яковлевич Антропов в войну был заместителем председателя Комитета обороны, то есть заместителем Сталина, и как только создали этот Спецкомитет, он сразу возглавил вопрос уранового сырья. Все геологи крутились вокруг Петра Яковлевича. Его горная геологическая секция, она по существу вела все работы по урану, начиная с сорок пятого года.

Когда все это сформировалось, выяснилось, что у нас почти ничего нет. Месторождения у нас были в основном все радиевые в Средней Азии, все остальное – это была мелочь по существу. Прежде всего ферганские, одно в Южном Казахстане, они все были пущены в ход. Геологи вскрывали старые выработки, и оттуда на мулах и на тачках рабочие вывозили эти самые руды, и если раньше выбирали, где больше берут радия, то сейчас тащили все подряд, и все складировали и вывозили до ближайшего места, где может подвезти машина, и все это было в очень небольших количествах. Это все были килограммы, ну сотня килограмм, но даже не тонны.

Теперь какой вклад был наших геологов и что происходило. В сорок третьем году моего отца привозили к Петру Яковлевичу Антропову, они были в страшном испуге. Он ехал к заместителю министра МВД. Отец увидел меня и сказал: слушай, ты вот сейчас поступаешь в нефтяной институт, а я еду, и если я не вернусь, то на тебя падают две сестры и мать, то есть он не был уверен, что он вернется. Сказали им, что мы вас приглашаем на работу, но это то ли приглашаем, то ли не выпускаем. А кто туда входит, тот оттуда, как правило, не выходит, те годы все мы помним.

Их принял Антропов, был очень любезен, мне дали на вас положительную характеристику, я вас приглашаю руководителями, посты мощные потом мы с вами согласуем, материальная сторона тут не важна, нам нужны такие специалисты, как вы. Я прошу вас это обдумать и в ближайший день, завтра, дать ответ. Но здесь произошло то, что характеризует ту эпоху, которую, конечно, полезно всем знать. Раздался звонок, ему доложили, что горит цех где-то на Урале военный. И он начал выходить из себя – связать меня с ним, его связывают, он ему кричит – завтра ты приедешь и доложишь мне, и бросает трубку. Дальше вызывают какого-то заместителя. Антропов вскакивает, открывает стол, вытаскивает пистолет и начинает стучать по стеклу на столе, стучит по нему и кричит этому: доставить сюда, ко мне не пускать, допросить, убрать. И после этого тыкает пистолетом в стол. Стекло трескается и расходится во все стороны. Он приходит в себя, смотрит на испуганных ученых, говорит: извините, погорячился, я вас жду завтра, можете быть свободны. Они выходят, и с одним из них случается несчастье, какое бывает в таких случаях.