Валентин Берестов - Избранные произведения. Т. I. Стихи, повести, рассказы, воспоминания

К нам приезжали на верблюдах, на велосипедах, на мотоциклах, на осликах, в легковых машинах и в грузовиках. На рассвете и на закате чабаны норовили провести стадо мимо наших раскопок, чтобы по пути бегло взглянуть на них.

Однажды я наблюдал такую сцену: к нам спешили два приятеля, один на осле, другой на велосипеде. Один изо всех сил гнал ишака, другой, наоборот, притормаживал велосипед. При этом оба ухитрялись вести оживленную беседу. Но вот приятели подъезжают к нам, здороваются, трогают выброшенную землю, прощаются и уезжают, притихшие и взволнованные. Это был какой-то необычный интерес. Местное население всегда привлекают к нам находки. А сейчас людей тянуло на наши печальные раскопки не что иное, как именно вот это упорное, тотальное отсутствие каких бы то ни было находок.

Какие ключи возмутили мы, взрывая своими ножами и лопатами скудную каменистую землю?

Казалось, жители знают нечто такое, чего не знаем мы. У меня было чувство, что они ясно представляют, чем кончатся наши раскопки. Один толстяк в мятом пиджаке, из нагрудного кармана которого выглядывало четыре авторучки, не выдержал и сделал нам следующее заявление:

— Зачем копать? Ничего вы здесь не найдете, мне точно известно.

— Простите, вы кто по специальности?

— Завскладом, — важно ответил посетитель.

Дети приходили к нам пешком. Они смотрели на нашу работу с уважением, удивлением и какой-то жалостью. Казалось, они хотят спросить нас о чем-то, но не решаются.

Однажды ясным солнечным утром у кургана, где работала Софья Андреевна Трудновская, появился необыкновенный гость. С коня спрыгнул молодой чабан в большой папахе, в длинном коричневом халате, на полах которого вышиты большие белые цветы. На груди у парня новенький черный бинокль. Во время разговора пальцы его играли биноклем, как четками или свирелью. Иногда он ни с того ни с сего подносил бинокль к глазам, смотрел куда-то и улыбался. У него такое счастливое лицо, что и нам стало весело. Его глаза как бы ласкали нас и все, куда ни упадет взгляд. Он был полон удивительной благожелательности и бесконечного счастья. Звали парня Ораз. Бинокль — свадебный подарок. Ораз недавно женился. Цветы на полах халата вышила ему жена. Сейчас у них с женой медовый месяц. Они проводят его на пастбище в пустыне. А вчера пропал верблюд, и старший чабан послал Ораза на поиски.

О верблюде парень не очень беспокоился: найдется, никуда не денется!

Зато какой удобный и приятный повод для того, чтобы проскакать по степи на хорошем коне, обновить бинокль, встретиться со знакомыми и незнакомыми людьми, потолковать о том о сем, а потом вернуться к взволнованной подруге и все ей рассказать.

Ораз очень обрадовался, увидев в бинокль наши палатки. Он полюбовался большой прямоугольной площадкой, которую тщательно разметала Софья Андреевна, аккуратным рвом с земляным мостиком в середине, восхитился необычностью работы московской женщины-инженера и от всей души ей посочувствовал:

— Ай-ай, как обидно, что ничего не найдете! Почему? Неужели не знаете?

Того, что он рассказал, мы и в самом деле не знали.

Много-много лет тому назад здесь, на Чаш-тепе, была такая плодородная земля, какой теперь, должно быть, нигде и не встретишь.

Из древнего русла Дарьялык на поля подавали воду. В наши дни ее качали бы мощными насосами. А тогда ее подтягивали наверх семь чигирей, семь водоподъемных колес. Их приводили в движение слепые верблюды, приученные ходить по кругу. Вода поднималась с уступа на уступ, от одного чигиря к другому.

Однажды осенью эти края посетил нищий странник верхом на измученном коне. Жители Чаш-тепе только что убрали урожай. Всюду высились горы хлопка и самого отборного зерна. Куда ни глянь, зерно, зерно, зерно, — вот ведь какое счастье привалило людям.

Полюбовался странник небывалым урожаем и остановился на ночлег. А хозяев попросил позаботиться о коне, насыпать ему в торбу зерна.

Утром странник отправился в путь. Не знали жители Чаш-тепе, что в образе дервиша, нищего странника, их посетил святой пророк Али и что конь его Дульдуль тоже был не прост — умел говорить.

— Ну как? — спросил Али. — Вкусное было зерно?

— Не знаю, — грустно ответил конь. — Я его не пробовал. В торбу вместо зерна насыпали камня.

— Так пусть же, — воскликнул разгневанный Али, — все их зерно превратится в камень, а земля их да будет проклята во веки веков!

Вот почему стала эта земля заколдованной.

— Поглядите сами, — улыбнулся Ораз и указал на курган с белыми склонами. — Каменный хлопок. А это, — он показал биноклем на небольшие курганы, — кучи каменного зерна. Видите, сколько его было?

Мой укрепленный двор он назвал хаули — усадьбой, где жили хозяева всего этого богатства, упрекнул жадных богачей за то, что поскупились отсыпать такую малость в торбу Дульдулю, вскочил на коня, взглянул в бинокль, еще раз ослепительно улыбнулся и ускакал, довольный.

Мы долго были под впечатлением этой красивой сказки, народной гипотезы о происхождении таинственных памятников Чаш-тепе.

Самым поразительным было то, что из всех возможных гипотез наши раскопки наилучшим образом подтверждали именно эту. Достаточно было подержать в руке землю, которую мы копали: серая пыль напоминала мякину, а белая каменная крошка, разумеется, была не чем иным, как заколдованным, окаменевшим зерном.

Цепочки маленьких курганов больше всего походили на кучи зерна, аккуратно выложенные по краю поля. А если бы гигантские бунты хлопка, что возвышаются над оградой хлопкобазы, над домами и деревьями нашего аула, вдруг взяли и окаменели, то, ей-богу, их почти нельзя было бы отличить от наших высоких курганов. Получали свое объяснение и прямоугольные площадки, окруженные рвами, — ну, конечно же, они сделаны специально для хранения зерна. Может, они-то и воодушевили заведующего складом, когда тот с такой уверенностью предсказал результаты раскопок.

Угадывался в этой сказке и отголосок древних до-мусульманских мифов. За образом святого Али не так уж трудно было различить великого Сиявуша, легендарного основателя династии хорезмийских царей — сиявушидов, торжественного и задумчивого бога-всадника, отчеканенного на монетах древнего Хорезма.

Есть в низовьях Амударьи теснина, где, как рассказывает другая легенда, Али на своем Дульдуле одним прыжком перескочил через бурную, могучую реку. Тут образ богатыря Сиявуша проступает еще ясней. Это был подвиг в его стиле.

Погнал Сиявуш вороного коня,Казалось, был создан тот конь из огня,Завеса огней кругом поднялась —Конь и шлем Сиявуша скрылись из глаз.

Сергей Павлович Топотов поставил эти строки из «Шах-Наме» (в своем собственном переводе) эпиграфом к исследованию «Хорезмийский всадник».