Юрий Бондарев - Вячеслав Вячеславович Огрызко
Своими наблюдениями Курбатов поделился с романистом Александром Борщаговским. «Вы верно пишете о „Выборе“, – написал тот в ответ, – почти то же самое я сказал и автору, даже и уточнил, что при таком смятении перед жизнью, не только перед её загадками, тайнами, но и перед всеми её каждодневными осуществлениями, перед ней самой верно было бы не „руководить“ тысячами жаждущих интеллигентов, а уйти в скит… Значение такой книги я вижу только в одном: как крик растерянности и отчаяния она становится наряду с литературным и явлением общественным, свидетельством того, как основательно (если не безнадёжно) утонули мы в словоблудии» (Уходящие острова. А. Борщаговский – В. Курбатов: Эпистолярные беседы в контексте времени и судьбы. Иркутск, 2005. С. 53–54).
Огорчил «Выбор» и Игоря Дедкова. 3 декабря 1980 года он записал в своём дневнике:
«„Выбор“ – книга самовлюблённого и переоценивающего себя человека. И, возможно, немалого эгоиста, пресыщенного и мало кого вокруг замечающего. Рассуждения – малодостойные и примитивные – о смерти, а также картины любви („усовершенствование“ схожих картин в „Береге“), пожалуй, лучше всего указывают на подлинный уровень этого сочинения – уровень тщеты, неподтверждённых претензий, мнимой, какой-то напрасной, самодельной „художественности“. А ведь превознесут!“»
А где же истина? Лично мне ближе оказалась точка зрения Василя Быкова. «Что касается „Выбора“, – писал он в апреле 1981 года тому же Дедкову, – то Вы правы. Мне думается, что это слово в данном контексте звучит несколько иронически. Действительно, какой тут выбор? Жестокая необходимость без права выбора. Но мне всё-таки кажется, что этот роман лучше предыдущего (имелся в виду „Берег“. – В. О.) и содержит много общечеловеческого и глубокого. Может, мне так кажется только, не знаю».
Два слова о том, как проходила эта книга в Комитете по Ленинским и Госпремиям. 12 апреля 1983 года там заседала секция по литературе. Она решала, кого из десяти с лишним прозаиков допустить к следующему этапу кандидатов и внести в списки для последующего обсуждения в прессе. Но Вадим Кожевников никакой дискуссии не допустил. Он сразу предложил ограничиться четырьмя кандидатурами, отдав предпочтение Чингизу Айтматову, Юрию Бондареву, Ивану Стаднюку и Александру Чаковскому. Поднаторевший в интригах и знавший мнение власти, он весьма прозрачно намекнул: всё равно другим литераторам Госпремия не светит. Так оно и оказалось, но зачем-то начались игры в расширение списка. Кстати: перед заключительным голосованием секция литературы уже не ерепенилась: 11 октября она дружно выступила за всех четверых прозаиков, на кого Кожевников указывал ещё весной. При этом секция не приняла во внимание поступившие критические отзывы. А «Выбор», как уже говорилось, приняли далеко не все читатели.
Вообще-то Бондареву следовало бы тогда прислушаться к разным мнениям. Но он ни на какие замечания внимания не обращал – а зря.
В начале 1980-х годов у Бондарева созрела идея нового романа, как бы завершавшего его «интеллигентскую» трилогию. 6 апреля 1982 года он отослал «молодогвардейцам» заявку: «Предлагаю издательству новый роман „Возвращение к себе“ (условное название), примерный объём 20 печ. листов. Предполагаю закончить работу к началу 1984 года» (РГАСПИ. Ф. м.-42. Оп. 5, ч. Х. Д. 515. Л. 1). Директор издательства Владимир Десятерик дал указание главному редактору Николаю Машовцу и завредакцией прозы Зое Яхонтовой включить заявку в план. Однако договор с писателем издатели заключили лишь через два года. К тому времени Бондарев изменил название книги на «Желание». Он пообещал сдать рукопись не позднее 1 декабря 1984 года.
На этом этапе писатель посчитал, что «Наш современник» уже стал для него мелковат. Он вновь устремился в «Новый мир», но это уже был не тот журнал, что при Твардовском. Во-первых, в этом издании успела измениться линия, возобладали тенденции правоцентристского толка. Правда, другим стал и Бондарев, он тоже отчасти сместился вправо. Но был ещё и второй момент. С начала 1980-х годов, после назначения главредом Владимира Карпова, в «Новом мире» стал стремительно падать художественный уровень публикуемых произведений. Согласитесь, совсем разные вещи – печататься в окружении Фёдора Абрамова, Бориса Можаева, Фазиля Искандера или каких-то безликих ляпкиных-тяпкиных.
Понятно, что Карпов сразу признал в Бондареве своего (тем более они давно были знакомы, ещё с конца 1940-х годов, когда учились в Литинституте: правда, один занимался на дневном отделении, а другой – на заочном). Он поставил роман Бондарева, который получил уже третье название – «Игра», на открытие 1985 года. Однако на последнем этапе взбрыкнула цензура. «В 1985 году, – признался писатель спустя четыре года иностранным репортёрам, – возникал в инстанциях вопрос, не прекратить ли печатать вторую часть „Игры“ в связи с „антисоветским“ содержанием, как определил в своём письменном заключении один ответственный работник». Кстати, упомянутое писателем заключение до сих пор находится в РГАНИ на секретном хранении.
Что же напугало ответственного работника? Может, его не устроила гибель героини романа, молодой актрисы Ирины Скворцовой, которую он воспринял как одно из поражений системы? Хрупкий талант не выдержал напора завистливой толпы и сдался под натиском злобных атак, а власть оказалась бессильна.
Но недоумение по поводу «Игры» высказали не только цензоры и партаппаратчики. Когда началась работа с текстом романа в издательстве «Молодая гвардия», вопросы возникли и там. Писатель хотел, чтобы «молодогвардейцы» готовили отдельное издание его произведения по «новомирской» публикации. Однако завредакцией прозы Зоя Яхонтова нашла в номерах журнала немало сомнительных мест, а вскоре редакция составила целый списочек замечаний к бондаревскому роману:
«1. Чётче определить классовую и политическую позицию сторон в разговоре с Гричмаром.
2. Прояснить суть или направленность будущего фильма о молодёжи, связать его с пристальным вниманием Крымова к молодым – Ирине, её друзьям, дочери, сыну.
3. Линия с протопопом Аввакумом, протянутая до самого конца, может быть истолкована по-разному.
Вариант 1. Аввакум сознательно идёт на мученическую смерть за веру, за свои убеждения. Крымов, по существу, тоже идёт на гибель сознательно. За что, за какую правду?
Вариант 2. Ставя в пример себе Аввакума, Крымов подчёркивает свою „интеллигентскую“ слабость, неспособность активно отстаивать свою правоту.
Какую из этих версий утверждает автор?
4. Линия взаимоотношений с Ириной вызывает много вопросов.
Предложение сниматься в фильме он делает ей за два месяца до её гибели. А до этого целый год навещает её то на Ордынке, то в Балчуге. В качестве кого?
Назойливые упоминания о незащищённости и чистоте Ирины
