Алексей Песков - Павел I

Екатерина была менее чувствительна к своему разочарованию сыном не потому, что имела более грубую душевную конституцию, а потому, что она своего добилась, и в ее воле было делать то, что она считает нужным. Недаром она в конце концов нашла выход из своего разочарования в замене наследника престола, и хотя внук Александр отказывался от бабушкина дара, но, зная его характер и характер бабушки, можно предполагать, что, если бы бабушка не умерла так быстро и неожиданно, а процарствовала еще год-другой, Александр был бы объявлен наследником в замену Павла, даже если бы сам против того протестовал.

Понятно, что Павел был разочарован матерью совсем иначе, чем она им – он не получил ничего, кроме показного почета на праздниках, права открывать придворные балы менуэтом с женой и свободы обустраивать домашний быт в усадьбах, даренных матерью, – кроме Павловского, ему принадлежал также Каменный Остров (когда-то владения канцлера Бестужева-Рюмина), а после смерти в 1784-м году Григория Орлова – еще и Гатчина.

Для любого подданного Екатерины такие роскоши могли бы составить счастье жизни: век при дворе, да при каком дворе! – Но Павел был особенным подданным, и из-за этой особенности вся его допрестольная жизнь представляется чередой наслаивающихся друг на друга обид, усиливающееся давление которых превращает несколько нервного, конечно, несколько аффектированного, но все-таки, по общему мнению, здравомыслящего и обаятельного молодого принца – в истеричного и подозрительного невротика, знающего в своей душе силы необъятные, но живущего в поминутной настороженности, в ожидании обмана и предательства от самых дорогих людей, в предчувствии насмешек и оскорблений от фаворитов матери, в унижении от невозможности самостоятельного выбора собственных поступков за пределами своих усадеб, в страхе быть отравленным, в мыслях о неизбежности скорой смерти, в сознании несбывшегося высокого предназначения.

Единственным государственным долгом, неукоснительного исполнения которого Екатерина ожидала от великокняжеской четы, был долг рожать наследников престола. Благодаря богатой добронравием природе Марии Федоровны, наследники и наследницы стали рождаться бесперебойно: за двадцать два года супружеской жизни, то есть к исходу последней роковой беременности, после которой Павел от такой жизни отказался, Мария Федоровна принесла отечеству десять порфирородных отроков и отроковиц: Александра Павловича, Константина Павловича, Александру Павловну, Елену Павловну, Марию Павловну, Екатерину Павловну, Ольгу Павловну, Анну Павловну, Николая Павловича и Михаила Павловича.

«Право, сударыня, ты мастерица детей на свет производить», – говорила Екатерина невестке (Сб. РИО. Т. 15. С. 166), хотя, конечно, была не очень довольна количественным перевесом наследниц над наследниками: «Много девок, всех замуж не выдадут» (Храповицкий. С. 270).

Наследники были нужны для запаса прочности у отечественного престола – случись что с одним из них, на очереди имелся другой; ход жизни подтвердил значение производительного подвига Марии Федоровны для истории России: когда в 1825-м году умер ее бездетный старший сын Александр, а второй сын Константин по причине своего морганатического брака не имел права занять престол, очередью воспользовался предпоследний порфирородный отрок, к той поре уже тридцатилетний Николай.

Наследницы нужны были для укрепления международных связей с дружественными странами, куда их выдавали замуж. «Мне бы хотелось назвать всех их, хотя бы народилось их десять, именем Марии, – говорила Екатерина о наследницах. – Тогда, мне кажется, они будут держать себя прямо, заботиться о своем стане и цвете лица, есть за четверых, благоразумно выбирать книги для чтения и напоследок из них выйдут отличные гражданки для какой угодно страны» (Кобеко. С. 307).

После рождения первого наследника Екатерина поступила так же, как когда-то сделала ее собственная свекровь: новорожденный 12-го декабря 1777 года Александр Павлович был изъят из покоев сына и невестки и обеспечен заботами самой императрицы. Причина была не только в том, что Екатерина сомневалась в педагогических способностях сына и невестки – это сомнение понятно: сын научит своего сына устраивать военные поселения, а невестка – есть за четверых. Главная причина была в самой Екатерине: не имея возможности изменить что-либо в характере сына, воспитанного чужими людьми, она надеялась вырастить Александра Павловича идеальным монархом – по своему образу и подобию. Внук Екатерины в мужеском облике должен был воспроизводить на троне ум, прозорливость, решительность и прочие доблести бабки. Тогда верили в силу разумного слова и целенаправленного воспитания и мало принимали в расчет наследственные факторы.

Поэтому Александр Павлович был немедленно после рождения изолирован от дурного родительского влияния, и Екатерина лично стала обеспечивать его возрастание, исходным пунктом которого стало воспоминание о том, как по-бабьи растила Павла Елисавета Петровна: как его закутывали в несколько слоев одеял, как он прел от жара перетопленных комнат, как поэтому, выросши, простужался от пустячных сквозняков и сделался наконец хил здоровьем и робок душой, – словом, Екатерина твердо знала, как нельзя воспитывать детей, и поэтому с самых первых дней жизни Александра Павловича растила его прямо противоположно тому, как растила ее сына Елисавета Петровна.

Александра Павловича баюкали под гром пушечной пальбы – чтоб дитя закалилось бесстрашием; в комнате, где почивал Александр Павлович, соблюдалась прохлада, а самого Александра Павловича велено было накрывать лишь легкими покрывалами – чтоб дитя закалилось доброздравием. И проч., и проч., и проч.

Екатерина растила царя полумира, владыку Евразии, героя Вселенной: недаром имя ему было дано не столько в память Александра Невского, сколько в честь Александра Македонского – под стать победоносным маршам бабушкиной империи. «Если родители не помешают, мой Александр вырастет выдающейся персоной», – обещала она (Екатерина – барону Гримму 28 марта 1784 // Сб. РИО. Т. 23. С. 298). Наверное, уже тогда Екатерина задумала новый переворот – сделать внука своим наследником вместо сына.

Так же было поступлено со вторым порфирородным младенцем, родившимся на третий день после бабушкина пятидесятилетия – 27-го апреля 1779 года. Этого назвали еще более вызывающе: Константином. Была выбита монета с образом константинопольской святыни всех православных – храма Святой Софии. Кормилицей ему назначили гречанку. – В бабушкином сценарии Константину предстояло взойти на престол новой Греческой империи после изгнания турок из Константинополя – в 1779-м году возрождение Византии под нашим протекторатом было уже делом решенным; для окончательного решения требовалось только некоторое терпение, время, полководческий дар Потемкина и дипломатическая подготовка.