Алексей Песков - Павел I

Алексей Михайлович Песков

Павел I

Предисловие

История – это свойство нашей психики, функция мышления, игра ума: это коллективная память, высказанная анекдотами очевидцев и мифами поколений.

События жизни растворяются бесследно в той минуте, когда они случились. Но если о ничтожнейшем из них очевидец оповестит других, другие расскажут третьим, третьи – четвертым и т. д., – словом, если анекдот сохранится не в частной, а в общей памяти, он станет фактом истории, чтобы, соединившись с другими анекдотами о других событиях, образовать миф о своей эпохе.

Чем больше анекдотов – тем больше версий происшедшего. Каждый очевидец говорит про свое. Не все рассказчики правдивы: иные лгут для собственного удовольствия, тщеславия или оправдания; другим померещилось, третьим – пригрезилось, четвертые передают пятым то, о чем лгут первые, что померещилось вторым и пригрезилось третьим. Но даже если кто-то добросовестно хочет поведать всю правду-истину, он все равно не сможет рассказать, как что было на самом деле, ибо всякая правда и любая истина относительны условий их наблюдения и кругозора наблюдателя.

Конечно, от прошедшей жизни остаются не только анекдоты и мифы, но также вещи и документы. Однако сами по себе они не умеют сохранить свой смысл. Вещи и документы, какими бы настоящими ни были, только тогда преобразуются в факты истории, когда делаются значимыми деталями анекдотов и мифов.

Жизнь идет. Проходит время. Приходят новые поколения. – Этими метафорами ходьбы мы означаем смысл жизни: все живое движется. Откуда и куда? – метафоры не знают. Каждое новое поколение отвечает на сей вопрос заново. Между тем факты истории остаются неподвижно прикреплены к своим давно прошедшим минутам. Новые поколения начинают оживлять их согласно своим понятиям о смысле движения жизни.

Новые поколения выбирают из дошедших до них исторических фактов отнюдь не все – все не упомнить, да все и не нужны. Нужны только такие, которые определяют смысл движения. Старые анекдоты суммируются, сжимаются в сокращенный пересказ, смысл прошедшего называется новыми словами.

Жизнь между тем идет. Проходит еще время. Приходят иные поколения. Меняются политические режимы. Усваиваются неизвестные прежде понятия. Сочиняются свежие пересказы старых анекдотов. Смысл движения жизни переопределяется новейшими словами. Память пришедших поколений забывает то, чем питалась память поколений предыдущих.

Так бесконечно переприпоминается, пересказывается и переписывается жизнь. Это и называется историей.

История – это мифы разных поколений: повествовательные дубликаты прошедшей жизни.

Мифы истории по видимости основаны на хронологии. Но это только проформа – повествовательный прием, позволяющий упорядочить размещение сюжетных материалов. В существе же своем исторический миф знает только ощущение настоящей, сейчас идущей минуты – момента повествования, переживаемого как мгновение вековечной правды. Миф сопрягает в одно – всё разновременное прошлое: мудрости разных веков, значимые для нынешнего поколения, наслаиваются на комбинацию анекдотов о каком-то одном столетии или о каком-то одном событии, и получается так, что, рассказывая о том, что случилось тогда, мы говорим о том, что было всегда, а это всегда является правдой только сейчас.

История начинается с завтрашней газеты – наша сегодняшняя жизнь будет переписана там по законам анекдота и мифа, представ вереницей одинаковых причин и следствий, симптомов и исходов:

Война. – Победа. – Всеобщее ликование. – Расширены границы. – Заселяются новые территории. – Деспотизм усиливается. – Анекдоты. – Аресты. – Казни. – Народ безмолвствует. – Меры по укреплению дисциплины и порядка. – Запрещена партия. – Заговор. – Слухи. – Крах тирании. – Эйфория. – Снесен памятник. – Разгул народа. – Всеобщее воровство. – Эмиссия. – Инфляция. – Разруха. – Манифест. – Разрешена партия. – Казни. – Аресты. – Анекдоты. – Война. – Поражение. – Пересмотр границ. – Эвакуация с занятых территорий. – Слухи. – Переворот. – Поставлен памятник. – Реформы. – Инфляция. – Эмиссия. – Эпидемия. – Ожидание светопреставления. – Меры по укреплению порядка и дисциплины. – Слухи. – Неурожай. – Воровство всеобщее. – Мятеж. – Голод. – Реформы. – Всеобщее ликование. – Победа. – Война. – И прочая, и прочая, и прочая. Читайте газеты, заменяйте имена и вещи на прошлые или будущие имена и вещи – получите модель истории: то, что было тогда, – будет всегда.

Однако невидимый поток жизни, вопреки газетам, льется (еще одна метафора движения) – льется тихо и незаметно, подтачивая краеугольные камни истории. Посему – что ни эпоха, что ни поколение, что ни народ – каждый раз получается не совсем так, как было. Каждый раз причины и следствия, симптомы и исходы располагаются в другой сюжетной последовательности, чем прежде. И необратимо переворачивается модель истории: то, что было тогда, выглядит сейчас иначе, чем всегда.

Исторический миф – это игра нашей памяти, переставляющей причины и следствия в соответствии с мифологическим правилом сопряжения всего – в одном. Вот классическое определение всеобщей истории: «Она должна собрать все народы мира, разрозненные временем, случаем, горами, морями, и соединить их в одно стройное целое; из них составить одну величественную полную поэму» (Гоголь. С. 42; список сокращений см. в конце книги). Частная история – история одной эпохи и отдельной жизни – делает примерно то же самое: собирает, соединяет и составляет все разрозненное в одно целое – только в меньших форматах.

Вот пример одной из таких частных историй, непосредственно относящихся к предстоящему изложению жизни и царствования императора Павла Первого:

«Правительственная политика, проводимая в эти годы, вполне соответствовала личности императора – человека капризного, деспотичного, переменчивого в своих решениях и привязанностях, легко подчинявшегося необузданному гневу и столь же легко менявшего гнев на милость, сентиментальность у него соседствовала с жестокостью. – Эти черты характера Павла проявлялись еще в годы, когда он был наследником престола. Два увлечения целиком поглощали его энергию: страсть к вину и страсть к муштре. <…> Не менее отчетливо прослеживается и мания преследования. Подозрительность Павла распространялась не только на придворных и вельмож, но и на членов собственной семьи. <…> Его притязания относительно сосредоточения всей полноты власти в собственных руках были беспредельны, но они далеко превосходили его способности» (История России. Учебник 1996 года. С. 368, 370).