Хьюи Ньютон - Революционное самоубийство

День выдался на редкость утомительным, так что сон ко мне пришел быстро. Казалось, будто я спал всего лишь несколько минут, хотя на самом деле было уже полтретьего ночи, когда охранники открыли дверь моей камеры и сказали мне «сворачиваться». Я сложил свою тюремную одежду, кроме нижнего белья, брюк, рубашки и моей собственной обуви. Все это я одел на себя. Коп спросил меня насчет куртки, потому что на улице было довольно прохладно, но я оставил ее. Когда я вышел из тюремного сектора во двор, то почувствовал, что было холодно, немного туманно, но этот холод был освежающим. Я вышел в холодный ночной воздух и понял, что больше никогда или, по крайней мере, очень и очень долго не повторю этот путь из камеры в центральную зону, где меня должны были осматривать. Опять мне пришлось пройти осмотр с полным раздеванием, и опять они осматривали мой рот, уши, нос и задний проход. Они не забыли обыскать и мои карманы. Понятное дело, я мало что хотел забрать с собой из тюрьмы, но правила есть правила. Потом мне выдали стандартную одежду, которую получают все, покидающие тюрьму, — штаны и рубашку цвета хаки, зато забрали нижнее белье и носки. Я подписал документы по освобождению, после чего меня отвели в другую комнату ждать прибытия людей из ведомства шерифа. В комнате со мной остался один из охранников. Он попытался завязать разговор. Сначала он рассказал мне о своей коллекции звукозаписей, крутом стереоприемнике и мультиплексной системе. Потом стал вспоминать свою молодость: он был страшным драчуном, и ему несколько раз ломали нос. Когда он начал работать в тюрьме, продолжал охранник, он много дрался с заключенными, но потом понял, что лучше позвать напарников, чем ждать, когда заключенные нарушат правила и набросятся на тебя. Трудно сказать, почему охранник вдруг решил заговорить со мной. Думаю, он хотел дать мне знать, что понял одну вещь: он больше не мог смотреть на меня как на низшее существо. Коль скоро наши отношения вышли за рамки отношений между заключенным и охранником, он хотел, чтобы я понял, что он тоже человек со своими мыслями и чувствами. Охранник даже предложил мне сигарету, но я сказал, что не курю. Потом он стал рассказывать долгую историю о том, как он чуть было не заработал рак от курения и как ему вовремя вылечили плеврит. Он говорил без остановки, повествуя, главным образом, о себе.

Странные они, эти охранники. Лично я не в силах понять, как человек может жить такой бессмысленной жизнью день за днем, год за годом, и при этом казаться довольным. Их главные интересы скучны и мелковаты, их воображение занимают лишь выход в отставку, газоны, рыбалка и качественная звуковая аппаратура. Заговоривший со мной охранник готовился оставить службу и уйти на покой. Люди вроде него находятся почти в потерянном состоянии, как очень многие, оставшиеся без цели в жизни или возможности иметь отношения с другими людьми.

Наконец, в полчетвертого утра, мне сказали, что прибыли люди шерифа. Я взял две коробки с юридическими материалами — это было все, что я мог унести, и пошел по коридору. За мной следовал обиженный охранник, он нес мою пишущую машинку и еще одну маленькую коробку. Я недалеко ушел от комнаты, когда ко мне приблизились начальник тюрьмы и его помощник и пожелали мне удачи в достижении окончательного освобождения. Происходящее напоминало сцену из книг Кафки или из произведения Женэ «Балкон»: чисто внешне все было нормально и логично, но суть происходящего была ужасной, от нее веяло фантасмагорией. Это было признаком символического ритуала; никто не был увлечен им по-настоящему, никто не переживал. Мы просто проделывали определенные движения.

Я миновал комнату для свиданий и вышел через открытые ворота. Я впервые прошел через ворота, ведь в колонию меня привезли на автобусе. Затем мы спустились по ступенькам и направились к главным воротам тюрьмы — последнему препятствию на моем пути. Когда мы подошли к электрическим воротам, они зажужжали и перед нами открылась земля. От этого все происходящее приобрело еще более нереальный характер, ведь было не видно, кто открыл ворота, они просто разъехались в стороны при нашем приближении. За воротами меня ждали два помощника шерифа в штатском, рядом стояли два охранника колонии в форме. Я подписал несколько последних документов, подтвердив, что я получил всю свою собственность. И вновь я оказался во власти шерифа Аламедского округа.

Часть шестая

Есть такое древнее выражение у африканцев: я — это мы. Если бы вы встретились с каким-нибудь жителем Африки в стародавние времена и спросили бы его, кто он, он бы ответил вам: «Я — это мы». Это и есть революционное самоубийство: я, мы, все мы вместе — это нечто одно и одновременно каждый из нас самостоятелен.

28. Освобождение

Что заставляет меня внутренне холодеть, когда я думаю обо всех этих событиях, — это окрепшая уверенность в том, что тысячи невинных жертв томятся сейчас в тюрьме, потому что у них нет ни денег, ни достаточного опыта, ни друзей, которые могли бы им помочь. Глаза всего мира были прикованы к нашему судебному процессу, несмотря на все отчаянные попытки прессы и радио замалчивать факты и затуманивать реальные вопросы. Смелость и деньги друзей, а также незнакомых людей, рискнувших отстаивать принципы, освободили меня. Но лишь одному Богу известно, сколько таких невиновных, как я и мои коллеги, томятся сейчас в аду. Каждый день они нетвердой походкой выходят из тюрьмы, ожесточенные, жаждущие мести, лишенные надежды и опустошенные. Количество негров в этой армии несправедливо обиженных внушает страх. Мы защищаем сенсационные дела, в которые вовлечены чернокожие. Но огромная масса арестованного или обвиненного негритянского народа не получает защиты. Существует острая необходимость в создании общенациональных организаций, которые выступили бы против национального рэкета, когда бедных, одиноких и чернокожих запихивают в тюрьмы и заковывают в цепи.

Когда я вышел за тюремные ворота, мне не дали ни секунды, чтобы почувствовать облегчение, не говоря уже об иллюзии свободы. Прежде чем мне сказали, куда меня повезут, ко мне подошел один из помощников шерифа и произнес: «Нам нужно надеть на тебя кандалы». Я не стал отвечать. Они обмотали цепь вокруг пояса и пропустили ее через промежность. От пояса шли две цепи к запястьям, кроме того, была еще одна цепь, связывавшая между собой обе руки. Потом они обмотали цепью мои ноги и протянули цепь от промежности к цепям на ногах. Наконец, мои ноги соединили цепью шести дюймов длиной, так что мне приходилось подволакивать их при ходьбе. Я едва мог пошевелить руками. Полицейские несли мои коробки, пока я ковылял примерно двадцать пять ярдов до обычной машины без всяких признаков, обозначавших ее принадлежность к полиции. Я залез в машину и постарался усесться поудобнее. Это было сделать нелегко.