Василий Скоробогатов - Берзарин

— Иван Тургенев, — ответил мне мой собеседник, — тоже «немец». Он проучился в местном университете два семестра… В Германской столице жил и работал последние месяцы жизни композитор Иван Глинка… Жил здесь с 1932 по 1937 год писатель Владимир Набоков. Берлин Набоков невзлюбил. Говорил о «мертвой тошноте» в глазах чиновников. А улицы города смотрели на него «мертвыми глазами старых гостиниц». Максим Горький антипатии к городу на Шпрее не ощущал. Горьковский журнал «Беседа» выходил в Берлине с 1923 по 1925 год, пользовался спросом, так как в нем печатались материалы разной идеологической ориентации.

Эрвин посоветовал побывать в Потсдаме — бывшей резиденции германских монархов.

— Ты в окрестностях Потсдама найдешь русское селение, Александровка называется, — сказал он. — Избы, построенные в псевдорусском стиле. Березовые аллеи. Селение построил на свои капиталы купец и промышленник Павел Павлович Рябушинский, поселил там русских беженцев-фронтовиков. Они и сейчас там доживают свой век. Те, кто в ходе Гражданской войны испугался Советов и эмигрировал. Некоторые хотят приобрести советское гражданство.

Эрвина откровенно увлекала русская поэзия советского периода: Маяковский, Пастернак, Твардовский. Однажды он прочитал кое-что из своих переводов. Запомнились мне строки:

Ленина сердце —в груди революции…

Переводчик сжал авторскую фразу до предела. А у Маяковского она длиннее, просторнее:

Вечно будет ленинское сердцеклокотатьу революции в груди.

— Ты понимаешь, — говорил мне Эрвин, — что при переводе на немецкий язык Маяковский, как мне кажется, звучит еще с большей силой.

Действительно, в тех стихах, которые прочел мне переводчик, такая сила чувствовалась.

— Так и должно быть, — отвечал я. — Маяковский — новатор. У него собственная энергетика стиха. Немецкий язык ее хорошо улавливает. Он — поэт грядущего. Актуально для немцев, стоящих на пороге больших перемен. Философы, пророки у немцев есть: Маркс, Энгельс, Бебель, Либкнехт. Ницше, наконец, с его теорией любви к дальнему. Мы все учимся у немецких титанов мысли. Вы идейно вооружены, есть возможности потеснить ваших «меньшевиков». Немцы на повороте истории. Этот поворот может дать народу не только новое будущее, но и новое величие.

Я рассказал, что уже читал в прессе статьи одного из лучших писателей современности Иоганнеса Бехера. Президент «Культурбунда», корифей поэзии освещает теоретические проблемы литературы. Будем у него учиться. Он верит в победу сил добра и светлых талантов.

Ко мне пришел мой друг — бывший партизан Виктор Ключков. Он вернулся из поездки в селение Заксенхаузен, фашистский концлагерь, где 14 апреля 1943 года погиб Яков Джугашвили. Лагерь собираются превратить в международный музей — там содержались военнопленные из двадцати семи стран. Это недалеко — 30 километров.

Но меня волновали не музейные проблемы. Мозг мой сверлил вопрос: где начальник лагеря Кайндль? На его руках кровь Якова. Наконец узнал. «Палача приголубили янки», — сказал Ключков. Гестаповец Кайндль пленным англичанам и американцам создавал комфорт, а советского офицера-артиллериста умертвил[85].

Эрвин, сидевший у меня за чашечкой кофе, поинтересовался:

— Скажите, пожалуйста, мог ли Сталин при его авторитете вызволить сына из плена?

Что-либо существенное сказать Эрвину мы не могли. Много позже, после смерти И. В. Сталина, в своем вузе я услышал рассказ на эту тему из уст генерала армии С. М. Штеменко[86]. Ему задали вопрос:

— Правда ли, что после пленения фельдмаршала Паулюса с участием Сталина обсуждался вопрос об обмене его на Якова Джугашвили, находившегося в немецком плену?

Сергей Матвеевич ответил:

— Такой вопрос обсуждался, и дважды в моем присутствии. Версия о том, что якобы Сталин не согласился, заявив: «Я фельдмаршала на солдата не меняю» — неверна. Это — выдумка журналистов. Поймите, что упоминание о «солдате» в таком контексте звучит мелкотравчато, пошловато. Не сталинский это уровень мышления. А на самом деле происходило следующее. В свое время, узнав о пленении Якова, Сталин, соблюдая установленный порядок, обратился с соответствующим заявлением к первому секретарю Кунцевского райкома партии Евгению Ивановичу Налоеву (в этом райкоме он состоял на учете). Бюро рассмотрело заявление, и было принято какое-то решение. Райком имел сведения, что, находясь в плену, Яков ведет себя как сильная личность, как патриот своей родины. И вот встал вопрос об обмене.

— Тот день, ту встречу со Сталиным я хорошо помню, — продолжал Штеменко. — Сталин ходил по кабинету. Обычно в таких случаях говорят, что он время от времени останавливался у своего длинного стола и что-то делал со своей курительной трубкой, которую не выпускал из рук. Возможно, и трубки в руках не было. Он ходил по кабинету и как бы беседовал сам с собой. Из сказанного выходило так: «Все семьи во время войны переживают невзгоды, страдают, несут жертвы. Теряют родных и близких, сыновей, дочерей, братьев, сестер… Семья Сталина не является исключением».

Не закончив своих мыслей по этому поводу, Сталин остановился, окинув взглядом присутствующих, сделал жест рукой. «Ну, идите, — закончил он, отпуская всех нас. — Я еще подумаю».

Так случилось, что на следующий день в кабинете Сталина оказались почти все лица, что и на вчерашней аудиенции. И прерванный разговор повторился. Сталин рассуждал все так же. Мол, во время этой страшной войны почти все советские семьи страдают, они теряют своих родных и близких. Семья Сталина не является исключением.

Мы подумали, что окончательного ответа не будет и на этот раз, настроение Сталина осталось без изменений. Нет, перемена произошла. Сталин окинул нас взглядом и сказал решительно:

— Если им, немцам, нужен их фельдмаршальчик, то обменять можно. Речь может идти о Тельмане! Пусть отдадут Эрнста Тельмана.

И больше разговоров у Сталина на тему обмена я не слышал. Уверен, что мнение Сталина так или иначе было передано немецким властям. Согласия не получили. Обмен Паулюса на Тельмана не состоялся…

Нас передвигают. Мне пришлось оставить квартиру и вернуться в казармы.

Нам сказали, что намечена передислокация. Командир полка уже летал на самолете на остров Узедом. Кажется, нам суждено перебраться туда. К тому же интенсивность занятий по программе боевой и политической подготовки требовала от офицеров постоянного присутствия в полку.