Порыв ветра, или Звезда над Антибой - Борис Михайлович Носик
Жан Борэ одобрил эскиз… Черный рояль, контрабас, а между роялем и контрабасом, в оркестровой яме – белые и желтые листки нотной бумаги. Сама музыка? Ветер?
Музыка была в противостоянье всего двух инструментов, музыка была в красном фоне.
Большинство искусствоведов считают это полотно вполне завершенным шедевром.
Иные пишут, что просвет с нотными листками – это и есть та пустота, в которую ушел художник…
Чего только не пишут об этом огромном полотне!
Арно Мансар считает, что построение картины напоминает классическое изображение Благовещения. Слева – простершийся перед Святой Девой ангел, справа – стоящая Богородица. В отличие от Вероники Шильц Арно Мансар не извиняется за богохульное сопоставление…
Многие пишут об этом торжествующем красном фоне картины. Считают, что он пришел с русской иконы. Маркаде уточняет, что это ближе всего к стилю Новгородской школы…
Русская икона, музыка, красная буря, та самая, что сделала его сиротой и подтолкнула к краю террасы над каменной мостовой улицы Ревели…
В понедельник, вернувшись от Жана Борэ, он забрал в антибской лавке заказанный им седьмой том собрания сочинений любимого им Чехова и продолжил работу над картиной.
Говорил по телефону с Жанной. Он виделся с ней в конце недели, они договорились о новой встрече, но теперь она сказала, что не сможет приехать. Никто не знает подробностей этого разговора. Бог мой, какие там разговоры, жаны, жанны, если все уже решено…
Во вторник, 15 марта он продолжал работать в одиночестве над «Концертом». Рокот рояля заглушал сомнения…
Днем Никола зашел к знакомому юристу в Антибе. Расспрашивал, как обеспечить имущественные права детей, в частности, тринадцатилетней Анны, если с ним что-нибудь случится. Он знал, что должно случиться, и чувствовал облегчение.
Близ цитадели он встретил главного куратора антибского музея, и господин Дор де ла Сушер захотел его сфотографировать. Никола улыбался. Пожалуй, с меньшим напряжением, чем обычно.
Добравшись до дому, он начал жечь письма. Письма Жанны он откладывал в сторону. Как пишет осведомленный биограф, он отнес пачку ее писем ее мужу и сказал: «Ваша взяла». Как и многие другие поступки де Сталя, этот поступок взрослого человека объяснить трудно. Обида? Месть?.. Он мстил модели? Ее мужу?
В Антиб он возвращался пешком. Дома продолжал жечь письма. Потом принял большую дозу веронала, но его вырвало. Тихий уход не удался…
В среду он не выходил из дому. Написал деловое письмо старшей дочери, потом два довольно странных и малозначащих прощальных письма Жаку Дюбуру и Жану Борэ. Вот письмо к Дюбуру:
«Жак, я заказал краснодеревцу у крепостной стены два деревянных шезлонга, один из них я оплатил, это для Менерба. У таможенников остался еще столик, а в кампании есть бумаги для доставки стульчиков и табуретов, которые я закупил в последний раз, тоже для Менерба.
У меня нет сил закончить мои картины.
Благодарю за все, что ты для меня сделал.
От всего сердца, Никола».
И еще письмо Жану Борэ, в чье высшее понимание его живописи он так трепетно верил:
«Дорогой Жан, если найдешь время, если случатся какие ни то выставки моих картин, не расскажешь ли, что нужно делать, чтобы их понять? Спасибо за все».
Такие вот суетные, практические хлопоты. И то самое раздвоение, что всю жизнь помогало ему как-то выживать. Теперь оно поможет ему уйти…
Он не написал ни слова близким… Ни слова о себе… Психологи, изучавшие последние письма самоубийц, уже отмечали это ничтожность их предсмертного эпистолярного наследия. Вспомните убогое письмо Маяковского с цитатой из собственных стихов… Вообще при всех различиях в ситуации (думаю, Маяковскому было чего опасаться) сходство какое-то есть.
Думал ли Никола о жене, которую оставит вдовой, о четверых сиротках, о сестрах… Вряд ли. Он и в лучшие времена не мучил себя сопереживанием. Этот мир, который оставил его сиротой, не заслуживал сострадания. Он с ранних лет считал, что ничем не был обязан этому миру.
О чем он думал весь долгий день 16 марта, наш бедный петроградский сирота Николай, наш процветающий французский художник, молодой, долговязый хозяин маленького люберонского замка, вхожий в парижский салон мадам Тезена? Точнее, что он чувствовал?
Вероятно, чувствовал себя беззащитным, загнанным в угол, чувствовал, что дальнейшее существование непереносимо, ощущал свою неспособность жить дальше, бороться за жизнь. Неудачи подступали к нему из темных углов, он ощущал полную беспомощность и тревогу. Гора придуманных и настоящих трудностей угрожающе застилала горизонт, в который он все пристальней вглядывался последние годы. Оставалось только бежать, прервав муку. Бежать в тот мрак, что сгущался за окном…
В десять часов вечера он поднялся на открытую террасу дома Ардуэн и ласточкой нырнул в темную пустоту…
Глава 36. Давайте после драки помашем кулаками…
Журналист престижно-провинциальной ривьерской газеты «Нис-Матэн» сообщал читателям в номере за 18 марта 1955 года:
«Видный, как говорят, художник, который писал реалистические полотна недописанного вида, Никола де Сталь был не слишком широко известен в Антибе, где он поселился несколько месяцев назад, а до того жил в Америке и в Париже в доме 147 по улице Гогена (адрес, конечно, перевран, но ведь от Ниццы так далеко до экзотического Парижа – Б.Н.). Он много писал и, как рассказывают, много выставлялся в галереях США и Парижа. Одна из его картин висит рядом с прекрасным ковром Жана Кокто и невдалеке от Пикассо. В помещении, которое многие годы занимала знаменитая художница Элен Дюфур и которое она сама надстроила над огромным жилым домом Ардуэн на Приморском бульваре (с окнами, выходящими в сторону Ниццы и Залива Ангелов), Никола де Сталь (по паспорту фон Хольстейн Сталь) трудился весьма упорно (не случайно же счетов за краски в тюбиках у него нашли на 500 000 франков) в полном одиночестве и, похоже, ему нравилось это местечко, в которое так стремятся художники.
Так вот, в ночь со среды на четверг, а точнее в 22 часа15 минут местная жительница мадам Жанна Ру, проходившая по улице Ревели, узенькой улочке, ведущей от дома Ардуэн к морю вдоль соседнего квартала, вдруг с изумлением обнаружила простертое на мостовой тело с окровавленной головой. Она без промедления забила тревогу.
Прибывшая на место полиция установила, что речь идет о художнике Никола де Стале, который родился 23 декабря 1913 года в Санкт-Петербурге (Россия) и, как незамедлительно уставило расследование, упал с террасы дома, в котором он обитал.
Вчера, в продолжение следствия, долженствовавшего установить причины смерти, полиция пришла к выводу, что речь здесь идет об акте отчаяния. Как можно было установить, Никола де Сталь выбросился с террасы дома, и найденные у него письма в соединении с теми грустными фразами, которые слышали от него соседи и некоторые из его знакомых, не оставляют никаких сомнений в
