Порыв ветра, или Звезда над Антибой - Борис Михайлович Носик
Рассказывают, что в неблизком от нас (по времени), но вполне недалеком по грозящим ныне нашему миру страхам XI веке в неприступной горной крепости Аламут царил всемогущий глава секты ассасинов, Старец Горы Хасан-и-Сабох. Здесь же раскинулся прекрасный сад, укомплектованный райскими гуриями, может, даже девственницами. Предстоящих вербовке в секту молодых новобранцев, до кайфа обкуренных гашишем и опоенных вином, уносили в этот сад, прообраз обещанного им рая, – в объятия дев. Завербовав, их отправляли на мокрое дело, обещая, что после смерти они попадут в тот же самый райский сад… Политическое убийство, как нынче выражаются, терроризм, было орудием захвата власти для новой династии, которую позднее смело с лица земли монгольское нашествие. Конечно, рай был для самых простых камикадзе: для тех, кто потоньше и поумнее, потребны были изрядная доля суфийской мистики, критика неправедных порядков и благородный поиск недостижимой Истины… Обо всем этом писала грамотная антибская дама, жена адвоката красивая Бетти. Свой труд (а может, и свою симпатию) она вынесла на суд долговязого и богатого аристократа-художника, недавно объявившегося на приморском бульваре Антиба и в кафе «У Феликса». Он был из тех русских, что все принимают всерьез. Он начал внимательно читать ее труд и в письме к ней изложил свои размышления по поводу книги. Конечно, прежде всего де Сталь писал о том, что занимало его теперь больше всего: о смерти, об убийстве, о самоубийстве как тени убийства… Убийство художник, похоже, ставил даже выше самоубийства, считая его актом исключительным, обдуманным, истинной жемчужиной, порожденной серым веществом мозга и оправленной вдобавок в слоновую кость, наподобие рукоятки кинжала…
Однако на этом общение художника с женой адвоката не кончилось. Позднее Никола отослал Бетти вполне светское и игривое письмо, где было и про его работу, и про его рыночные успехи, и про музыкальный спектакль в Ницце, и про стиль Борхеса, которого он перечитал несколько раз после того, как за ужином муж Бетти впервые упомянул это незнакомое художнику имя латиноамериканского писателя. В общем, это было вполне перспективное знакомство, и может, оно смогло бы отвлечь де Сталя от наваждения…
Под Рождество де Сталь написал длинное письмо Жаку Дюбуру о своем одиночестве и больших надеждах на их с Дюбуром грядущую мировую славу:
«Я знаю, что мое одиночество бесчеловечно, но я смогу здесь так сильно продвинуться вперед, что вы займете самое поразительное место в мире. Если я продержусь так еще несколько лет, вы увидите полотна, каждое из которых будет событием, не будет укладываться ни в какие ныне известные рамки. Это нелегко, но попробовать все же надо».
Дальше речь шла о мучившем его недуге, который Никола называл «головокруженьем» и который, по его признанию, являлся непременным спутником успешной его работы, помогал ему достичь большего лаконизма, большей свободы и ясности. Неожиданность, с которой возникали в его творчестве новые направления, де Сталь считал естественной…
Под Новый год Никола поехал в замок Дугласа Купера, но оттуда, вдруг бросив удивленного хозяина, умчался на выставку живописи Курбе в Лион.
После посещения выставки де Сталь написал Жаку Дюбуру, что Курбе это титан, которого поймут не скоро. Письмо де Сталя начиналось с утверждения, что его самого пока нельзя ставить на одну доску с Курбе (в других письмах – с Коро, с Франсиско Гойя). Нетерпение быть приравненным к величайшим художникам мира, которое ощущалось теперь все чаще, вероятно, тревожило и Дюбура и Лекюира. Оба парижанина пытались развеять тяжелые мысли художника, но он отвечал все той же фразой: «Не терзайте себя по моему поводу…» Впрочем, Пьеру Лекюиру де Сталь отвечал резче и неуважительней, чем Дюбуру.
На самом-то деле, это де Сталя терзали теперь самые разнообразные страхи и сомнения. Он опасался не только того, что будет отвергнут возлюбленной, но и того, что живопись его станет невостребованной, даже того, что денег ему не хватит (или уже не хватает).
10 января он написал Жаку Дюбуру, что, возможно, из-за разницы в солнечном освещении какие-то из его полотен, написанных в Антибе, покажутся в Париже недописанными. Он и правда сейчас писал неправдоподобно быстро и часто не давал себе труда закончить работу… В письме к Дюбуру Никола предложил, что он слетает на полдня в Париж и взглянет там на свои картины. Но в завершение своего коротенького письма он заверял парижского галериста, что все в конце концов наладится и «решится окончательно в ту или другую сторону».
Однако беспокойство его не улеглось. В тот же день он доверительно написал Сюзанне Тезена, что мысль об этих посланных в Париж картинах внушает ему тревогу.
Кончилось тем, что Жак Дюбур сам приехал к де Сталю в Антиб, чтобы его успокоить. В февральском письме Дюбуру Никола пишет, что такой визит полезен для дела и пытается объяснить новые взрывы своей творческой активности:
«Чем внимательнее вы присмотритесь к взрыву – для меня это все равно что распахнуть окно – тем лучше вы поймете, что я не могу остановиться, создавая все новые и новые вещи, и тем больше у вас будет веских аргументов, чтобы защитить то, что я делаю».
Любопытно, что о своих тревогах Никола написал сравнительно недавней своей знакомой Сюзанне Тезена. Среди наименее подробно описанных моментов биографии нашего героя можно назвать и эту интимную доверительность с богатой дамой патронессой, бывшей в годы оккупации ближайшей подругой знаменитого французского писателя-нациста и воителя-антисемита Пьера Дрие ла Рошеля. Романтическое отличие Дрие от других французских коллоборантов заключалось в том, что он испугавшись суда и послевоенных разборок (из которых многие французские коллоборанты вышли с почестями и с повышением, вроде Буске или Миттерана), предпочел выпить яд… Легко представить себе, как волновала вся эта история нашего героя, не оставлявшего мысли о самоубийстве.
В длинном письме бывшему владельцу замка «Кастеле» в Менербе Никола де Сталь взялся перечислить свои труды по усовершенствованию поместья и все с ним связанные затраты, объясняя, что именно по причине этих затрат он пока не сможет отдать недоплаченную сумму, но обещая непременно отдать долг в конце апреля. Впрочем, тревоги, пришедшие вместе с богатством, были тоже, видимо, неотступны. Посулив в письме к бывшему своему пасынку Антеку оплатить ему проезд до Антиба (чтобы написать о нем, де Стале, хвалебную книгу), Никола сопроводил свое обещание жалобой на материальные трудности…
Можно отметить, что в письмах де Сталя в эти последние месяцы с большей даже настойчивостью, чем во все былые годы, присутствует музыка. Музыка прорывается в описания, в глаголы, в метафоры (в письме Куперу Никола сравнивает себя с
