Камрань, или Последний «Фокстрот» - Юрий Николаевич Крутских
Но, как мы помним, Сёма был во всех областях подкованный доктор, помимо непосредственно медицины разбирающийся в кораблевождении, вооружении и разных механических делах, кроме того он имел и достаточные познания по химии, особенно в вопросах её практического применения. Поэтому решения долго искать не пришлось. Вскрыть регенеративный патрон от ИП-46 — дело нехитрое и заняло у Сёмы не больше минуты. Идея была проста до примитива и остроумна до гениальности, а в результате — гарантированная дезинфекция мест общего пользования и никакого запаха! Более того, из гальюнов по отсекам будет растекаться утренней свежестью чистейший кислород!
— Ай, да доктор! Ай, да светлая голова!
Радостный, скромно улыбаясь и мысленно нахваливая себя за ум и сообразительность, Сёма аккуратно высыпал порошок из патрона в унитаз центрального поста, посмотрел, как, пенясь и шипя, пошла химическая реакция, бросил пустую банку в мусорную кандейку и остался всем очень доволен. То же самое он проделал и в гальюне шестого отсека, а затем успокоенный, с чувством выполненного медицинского долга отправился спать.
Сёма мгновенно заснул в своём закутке за кондиционером, и ему тут же приснился Гиппократ. Доктор очень надеялся, что старший коллега похвалит его за примерное исполнение служебных обязанностей, за старание и разумную инициативу, но бородатый старик в белоснежной тоге принялся ругать Сёму, кричать и материться, причём на чистейшей латыни. Сёма не сразу сообразил, о чём идёт речь, поскольку латынь изучал достаточно давно, и пока силился понять, бородатый старик достал скальпель и на той же звучной латыни сообщил, что сейчас отрежет ему яйца. Это Ломов уже понял хорошо.
— Да что это за напасть такая! Сколько можно! — вскричал Сёма в сердцах, послал Гиппократа на х@й (на чистейшем русском) и проснулся в холодном поту. Не на шутку встревоженный, он тут же пошарил где надо рукой и, убедившись, что всё на месте, быстро успокоился, повернулся на другой бок и снова провалился в сон.
На этот раз ему приснился командир. По своему обыкновению, командир тоже матерился, но почему-то тоже на латыни. А кроме того, он топал ногами, потрясал кулаками и явно был чем-то недоволен…
Но узнать, чем недоволен командир, доктору так и не удалось. Не прошло и пяти минут после того, как он во второй раз сомкнул глаза, как по всему кораблю затрезвонили колокола громкого боя, и хриплый голос старпома злобно пролаял:
— Аварийная тревога! Пожар в гальюне шестого отсека! Загерметизировать переборки! Шестой, доложить обстановку!
Сёме сразу стало не по себе. Не потому, что он боялся сгореть или утонуть, а потому, что проснувшийся вместе с ним внутренний голос принялся нудно нашёптывать, что виной тому именно он, доктор Ломов.
Но некогда было предаваться душевным терзаниям — как командир второго отсека доктор по тревоге должен брать командование отсеком на себя, что он тут же и сделал. После того как из кают вприпрыжку разбежались по местам мирно спавшие до сей поры командир и несколько офицеров, Ломов, как то и положено по инструкции, захлопнул за ними круглую переборочную дверь и заблокировал её.
Дальше, по сути, делать было нечего. Где-то там, в шестом, шла героическая борьба за живучесть: люди бегали в огне и дыму с пожарными шлангами и огнетушителями, сталкивались, падали, задыхались, получали ожоги и травмы, а он, виновник всего этого, сидел здесь в безопасности и бездельничал. Сёме стало очень стыдно. Захотелось оказаться сейчас там, в самом пекле, и героически погибнуть.
Ещё пять минут ничего не было ясно. «Каштан» молчал, и о том, что творится на корабле и непосредственно в шестом, оставалось только догадываться. Но вот, простужено похрипев и сухо пощёлкав, эбонитовая коробочка ожила и голосом теперь уже командира разразилась командой:
— Отбой аварийной тревоги! Провентилировать отсеки! Офицерам собраться в центральном посту! — тон, которым это было произнесено, не предвещал ничего хорошего.
Очутившись в центральном одним из первых, Сёма понял, что его час пробил. Командир вертел в руках то, что ещё недавно было регенеративным патроном от ИП-46, а ныне представляло собой гофрированную жестяную банку, безжалостно разрезанную пополам каким-то мудаком. О том, кто мог быть этим мудаком, Сёма начинал догадываться.
Помолчав с минуту, дождавшись, когда в центральном посту стало не протолкнуться, командир поднял над головой злополучную банку и возопил:
— Кто!!! Кто посмел? Что за идиот! Найти! Отъе@ать! Доставить сюда! Доктор, скальпель мне! Сам яйца отрежу этому уроду!
Следующие полчаса по кораблю шёл поиск неизвестного злоумышленника. Сначала никто не хотел признаваться. Но после того, как механик перешёл на допросы с пристрастием — принялся зажимать в тисках яйца всем подозреваемым — дело пошло, сознались сразу шесть человек! А ведь не зря мех так свирепствовал. В данном инциденте главным пострадавшим оказался именно он.
Известно, что самый чуткий сон на корабле — у механика. В ожидании, что вот-вот что-то опять сломается, где-то замкнёт, полыхнёт, протечёт — по-другому и быть-то не может. Вот и на этот раз, продрав ни свет ни заря глаза, мех сразу почувствовал, что где-то что-то не так. Как ему это удалось, я не знаю, тут, видимо, замешаны какие-то тонкие материи. Это как если на подводной лодке вдруг наступает абсолютная тишина — и все сразу же просыпаются. А почему? Да потому, что не бывает её никогда! И уж коль случается, то ощущается прямо-таки физически — её слышно, она звучит, звенит, как сирена аварийной тревоги. Все сразу подскакивают, в панике начинают оглядываться и спрашивать друг у друга, что случилось.
Так и мех — продрав опухшие от конъюнктивита и хронического недосыпания глаза, сразу понял, что где-то назревает очередная жопа. Где и какая, — он ещё не мог сообразить, но точно знал, что она рядом и скоро точно предстанет во всей красе. Ещё лёжа, зевая и потягиваясь (насколько это было возможно в его крохотной конуре), мех повёл носом и… ничего не почувствовал. Не было ни удушливой вони плавящейся изоляции, ни щекочущего в носу навязчивого аромата хлора. Водорода, не имеющего запаха, мех тоже не унюхал, хотя научился распознавать даже его. Надо
