Владимир Полушин - Николай Гумилев: жизнь расстрелянного поэта

Из этого описания следует, что Гумилёв шел буквально по пятам за Чемерзиными. Правда, Чемерзины добирались до Аддис-Абебы тридцать девять дней, поэт этот путь проделал гораздо быстрее. Только 30 октября Чемерзины въехали в столицу Абиссинии. Наверняка поэт рассказывал Чемерзиным, как он сам добирался до Аддис-Абебы.

Но все-таки более всего мог заинтересовать поэта прием, оказанный русскому послу во время вручения верительных грамот в императорском дворце. Сохранились воспоминания об этом Анны Васильевны: «…готовы для въезда в Аддис-Абебу. Борис в мундире с орденами, а я в белом шерстяном костюме, в белой шляпе с черными и белыми перьями, но укутанная в белую кисею с зеленым зонтиком для предохранения от жгучих лучей тропического солнца, которое жжет днем ужасно и бывает причиной частых солнечных ударов… Министры с мулом, свитой и войском прибыли в 11 ч., раньше явился доктор с конными ашкерами миссии с национальными флагами в руках на длинных древках (4 таких конных ашкера с флагами всегда сопровождают здесь Бориса при выездах из миссии). Министры были одеты так же декоративно, как в Хараре, но еще богаче и с большим количеством блесток и золотого шитья. Солдаты пешие и конные представляли все ту же декоративную картину, какою я любовалась уже в Хараре, предполагая, что я где-то на феерии. Министров Борис приветствовал кофе и ликерами; сказав взаимно несколько любезностей, мы все сели на мулов и коней и медленно двинулись по направлению к Геби. Дороги… <…> Мы въезжаем в 1-й двор: в глубине красивые белые ворота, к которым ведут высокие ступени; вокруг всего дворца черные воины в белых покрывалах (шамах) с пиками и щитами, со всевозможными бараньими, цветными (бархатными и атласными) и леопардовыми шкурами на плечах. Около ворот те же воины в очень живописной группе на ступенях. Полная картина из оперы „Африканка“. <…> В зале по сторонам масса придворных абиссинских вельмож. Борис сначала взволнованным, но затем твердым и ясным голосом читает свою речь. У меня сжимается горло от волнения за него, но это лишь момент. Я перед собой вижу мальчика — черного, красивого, с глазами газели, с пухлыми щеками и еще совершенно непривыкшего к своему высокому положению. Стою с левой стороны Бориса. Еще левее д-р Кохановский, драгоман миссии абиссинец переводит речь. Затем Борис берет письмо министра иностранных дел и передает регенту (если б был император, то государь писал бы письмо лично). Отвечает Борису по-абиссински один из служащих придворных переводчиков от лица наследника и переводит на французский яз. После передачи письма раздается 21 (по положению) выстрел из пушек. <…> После положенных 1/4 часа Борис просит разрешение удалиться. И мы, тем же порядком попрощавшись, покидаем зал».

Трудности, перенесенные в дороге Гумилёвым и Чемерзиными совсем недавно, в далекой от России Абиссинии не могли не сблизить их. Русский посол ввел Гумилёва в высшее абиссинское общество. О приезде Гумилёва знал сам абиссинский Император (негус).

Гумилёв поселяется в гостинице hotel D'Imperatrice, а затем через некоторое время перебирается, видимо, в более дешевый hotel terrasse. Однако такое переселение поэту вышло боком. Его в один прекрасный день обокрали.

Чем занимался все эти дни с 19 ноября по 25 декабря 1910 года в Абиссинии Николай Степанович? Вероятнее всего, он планировал маршруты, которые вначале не удалось осуществить из-за острой нехватки денег, а потом, когда его обокрали, надежды эти рухнули окончательно. Одну из легенд об этом времени пребывания поэта в Абиссинии рассказал Всеволод Рождественский: будто бы Гумилёв познакомился с французом Мишелем де Вардо, и они решили организовать поездку в верховья правых головных притоков Голубого Нила. Чтобы получить туземные экспонаты быта, они накупили бижутерии для подарков местным жителям. По дороге общались с местными племенами и что-то выменивали на бусы, кольца и сережки, и тут «любвеобильный» Гумилёв, влюбившись в жену вождя племени, решил ее похитить. Но, конечно, верные слуги схватили «вероломного» бледнолицего иностранца и посадили его в яму — ловушку для львов. Казалось, он был обречен на гибель, но прекрасная жена вождя тайком кормила его, потом спрятала у себя. А дальше было чудесное спасение с помощью французского миссионера.

Это легенда, поэт никогда ни о чем подобном не рассказывал. Существует составленная им записка об Абиссинии, в которой сообщается: «…Я жил также четыре месяца в столице Абиссинии, Аддис-Абебе, где познакомился со многими министрами и вождями и был представлен ко двору бывшего Императора российским поверенным в делах в Абиссинии». Гумилёв написал это не для того, чтобы придать вес своим словам. Действительно, Чемерзин 25 декабря добился для русского поэта разрешения на приглашение на обед во дворце негуса в честь наследника абиссинского Императора Лидж-Иясу, внука Императора Менелика II. А. В. Чемерзина писала об этом обеде: «Борис устроил приглашение Гумилёву, который остался очень доволен всем, что видел». О том, как обычно проходили приемы у Императора, писал Аполлон Давидсон в книге «Муза странствий Николая Гумилёва»: «В приемном зале Императорского дворца Геби стоял большой стол для европейцев — дипломатов, врачей, служащих банка и вообще всех европейцев, „занимавших известное положение“. За этим столом сидел и абиссинский министр иностранных дел. Справа от него — жена английского посланника, слева — Чемерзина. На этот стол подавались европейские кушанья, приготовленные поваром французского посланника. Лидж-Иясу, наследник императорского престола, обедал, сидя на своем троне… У подножия трона расположились регент и принцы крови. Все, что подавалось наследнику, сперва пробовали его телохранители и пажи. Трон отделялся от остального зала легкими занавесками. Когда обед кончился — началось угощение ветеранов и всех войск абиссинского правительства. Входили войска по старшинству и усаживались на полу, укрытом коврами и циновками, у невысоких столов, а служащие дворца вносили туши сырого мяса на больших палках, которые обносили между столами; каждый брал нож со стола и отрезал себе желаемый кусок мяса от туши. А запивали его напитком из меда и хмеля и заедали кислыми блинами. Всего обедало около трех тысяч человек, в том числе и ашкеры — солдаты, охранявшие русскую миссию…»

Новый, 1911 год поэт встречал у супругов Чемерзиных в русской миссии. В это время он пишет стихотворение «Видение» («Лежал истомленный на ложе болезни…»), в котором вместе со святым целителем Пантелеймоном появляется святой Георгий, покровитель воинства. И это можно считать пророческим: ведь святой Георгий пришел к будущему Георгиевскому кавалеру.