Владимир Полушин - Николай Гумилев: жизнь расстрелянного поэта

25 марта на Благовещение Гумилёв приехал в Царское Село. Какой была встреча супругов после длительной разлуки? Наверное, они истосковались друг по другу. Гумилёв хотел увидеть любящую супругу, которая ждала его. Ахматова желала увидеть его, чтобы скорее похвастаться новыми стихами. Едва он переступил порог, она, как признавалась потом, стала ждать его вопросов именно об этом. Анна Андреевна вспоминала позже: «В нашей первой беседе он… спросил меня: „А стихи ты писала?“ Я, тайно ликуя, ответила: „Да“. Он попросил почитать, прослушал несколько стихотворений и сказал: „Ты — поэт, надо делать книгу“». Гумилёв понял, что перед ним уже не только жена, но и настоящий поэт. Потому он и будет прощать ей многие слабости, ведь дороже поэзии для него на свете ничего не было.

В апреле Николай Степанович написал акростих «Аддис-Абеба, город роз…». В нем сквозила обида обманутого и отравленного пилигрима:

…Армидин сад… Там пилигримХранит обет любви неясной(Мы все склоняемся пред ним),А розы душны, розы красны.

Там смотрит в душу чей-то взор.Отравы полный и обманов…

Поэтическая дуэль двух поэтов продолжалась.

Гумилёв вернулся из долгого путешествия не совсем здоровым (получил в Абиссинии болотную лихорадку — малярию), но не пожелал отлеживаться дома. Он торопился поделиться с друзьями своими впечатлениями. На следующий день поэт отправляется в Санкт-Петербург, где обсуждает с Е. Зноско-Боровским и М. Кузминым план организации вечера в «Аполлоне», посвященного его поездке в Абиссинию. В этот же вечер они были на заседании Общества ревнителей художественного слова и слушали доклад Н. В. Недоброво «Ритм, метр и их взаимоотношения».

2 апреля, несмотря на плохое самочувствие, он снова приезжает в «Аполлон» и встречается с М. Кузминым и В. Князевым. Все вместе они едут в Царское Село. Туда же приезжает в этот день Осип Мандельштам.

Наконец число и время выступления Гумилёва согласовано и редакция рассылает приглашения.

4 апреля Николай Гумилёв и Анна Ахматова отправляются на «башню» к Кузмину. Там они встречают Алексея Толстого, Георгия Чулкова, Осипа Мандельштама, Веру Швар-салон. До ночи делятся впечатлениями и читают стихи. Гумилёвы остаются ночевать на «башне».

5 апреля 1911 года в редакции журнала «Аполлон» поэт делает сообщение о путешествии в Абиссинию. Сохранился конспект его выступления: «1910 год в Абиссинии или трогательные и занимательные приключения поэта-охотника на африканских гиен. 1. Приезд в Абиссинию или беда от одалисок. 2. Ужасная правда или последствия любовного увлечения. 3. Я знаю, как расплатиться (шпалы, печник, гиена). 4. Под перекрестным огнем: любовь и долг. 5. Одни картины. Антракт. В ежовых рукавицах. На невольничьем рынке. 7. Строгий владелец, кофейница и неожиданное действие стихов. 8. Ужасная встреча со слоном и торжественное с хвостом возвращение».

Мнения о докладе были противоречивыми. Михаил Кузмин отметил в дневнике: «Доклад был туповат, но интересный». Корней Чуковский написал Валерию Брюсову: «Был я на чтении Гумилёва об Абиссинии. Не нравится мне этот Ваш „вскормленник“. Одна голая изысканность, — без ума, чувства действительности, без наблюдательности, — жалка и смешна. В лучшем случае он карикатурен». Александр Кондратьев писал тому же Брюсову: «Тема доклада была очень опасная и требовала многих умолчаний, чтобы не напомнить героя нескольких наиболее удачных романов Доде. С трудностями Гумилёв справился. Описывал он и свою охоту на льва, и то, как его мотал на рогах африканский буйвол (при описании этих двух эпизодов в особенности чувствовались фигуры умолчания…)»

Несмотря на подобные отзывы, мэтр символизма отнесся к докладу очень серьезно и даже написал по мотивам рассказов Гумилёва газелу, которую прочитал 13 апреля 1911 года на очередном заседании Общества ревнителей художественного слова, и дал высокую оценку образцов абиссинской народной поэзии, записанных и переведенных Н. С. Гумилёвым во время его африканского путешествия. Об этом сообщал в своем отчете В. А. Чудовский.

Потом в «Синем журнале», в восемнадцатом номере за 1911 год, Н. Гумилёв опубликует пять абиссинских икон-картин со своими комментариями.

А поэт Александр Кондратьев напишет шуточную «Песнь торжественную на возвращение Николая Степановича Гумилёва из путешествия в Абиссинию»:

Братья, исполните радостный танец!Прибыл в наш круг из-за дальнего ПонтаСлаву затмить мексиканца БальмонтаС грузом стихов Гумилёв-африканец!………………………………………………………Перьями страуса гордо украшен,С гривами льва над челом благодарнымПред крокодиловым зевом голодным,Грозно отверстым, стоял он, бесстрашен.

И возвратившись к супруге на лоно,Ждавшей героя верней Пенелопы,Он ей рога молодой антилопыС нежной улыбкой поднес благосклонно.

2. ПОСЛАННИК ИМПЕРАТОРСКОЙ АКАДЕМИИ

Могла ли надолго отпустить Африка поэта-путешественника, если он верил, что найдет неисследованные племена и земли? Не приходится сомневаться в том, что Гумилёв изучил множество книг и публикаций об Африке. Среди них была книга известного писателя, в будущем генерал-лейтенанта и атамана войска Донского П. Н. Краснова «Казаки в Абиссинии. Дневник начальника конвоя Российской Императорской миссии в Абиссинии в 1897/98 году» (СПб., 1900). Интересно, что в его экспедиции был кадет 1-го Московского корпуса Хайля Мариам Уонди, сын Ато Уонди, харарского землевладельца, абиссинец по происхождению. Восьми лет от роду он приехал в Петербург, в совершенстве овладел русским, но совершенно забыл свой родной язык.

Гумилёва теперь совсем не устраивали популярные описания Черного континента, ему хотелось узнать, что думают о континенте ученые. Но как войти в храм науки, совершенно обособленный, как отдельная каста в Индии? Никто из ученых не хотел выслушать поэта. Правда, рассказами об Африке заинтересовался его друг — поэт Владимир Нарбут. Но у него были на это свои причины.

Нарбут занялся издательским делом, начав выпускать «Новый журнал для всех». Поэт взялся за дело с большим энтузиазмом, полностью изменив направление этого давно издававшегося салонного журнала. Вместо политических обзоров В. Нарбут печатал статьи о современных литературных направлениях. Потом объявил читателям, что обещанная прежним издателем премия — два тома современной беллетристики — заменяется на сочинения украинского философа Сковороды и стихи Бодлера в переводе Владимира Нарбута. Георгий Иванов пишет в воспоминаниях, что подписчики были ошарашены, в редакцию посыпался град возмущенных писем. А Нарбут преспокойно отвечал, что журнал предназначен вовсе не для «тупиц и пошляков», пусть, мол, последние довольствуются книжками «Вестника Европы», сочинениями Надсона или Иванова-Разумника. После этого заявления разразился скандал. Нарбута не поддержали даже литераторы, хотя они хорошо понимали разницу между дешевой беллетристикой и стихами Бодлера.