Герман Раушнинг - Говорит Гитлер. Зверь из бездны

Гитлер замечает только старый режим, последнюю фазу уходящего века, викторианскую эпоху. Он не замечает вечной юности этого народа, медлительного и даже скучного, на первый взгляд, но в действительности сохранившего и постоянно обновляющего свои жизненные силы. Этот народ напоминает жителей сельской местности, столь мало понятных горожанину. Несмотря на свои города, англичане сохранили что-то глубинное — крестьянский склад ума, здоровое природное чутье, умение выжидать, неприязнь к частым переменам на скорую руку, неспешное обстоятельное мышление.

Мы, немцы, были не одиноки на континенте, отрицая преимущества унаследованных и совершенствуемых исторически сложившихся форм нашей собственной политической жизни, приспосабливая их без изменений к новым условиям. Наша история напоминает пульс с перебоями. Нас бросает от одного потрясения к другому. Но здесь, в Великобритании, среди постоянного приспособления к политическим и социальным изменениям, остается неизменным главное. Это — не случайный дар судьбы, а результат редкого, быть может, уникального таланта выдержки и самоограничения.

Мы, немцы, да и не только мы, никогда не были в состоянии оценить значимость политического компромисса в жизни демократического общества. Для немцев компромисс означает отсутствие убеждений, слабость и беспринципность. Идти на компромисс — значит поступаться своими интересами. Вот почему немцы говорят о компромиссе, как о Kuhhandel[27] — сделке сомнительного свойства, как о желании уклониться от принятия решений.

В Великобритании компромисс — результат цельного, глубоко этического и христианского по своей природе понимания, что ни один человек не может быть единственно и всецело прав, что возможно лишь приближение к истине. Достичь взаимопонимания можно лишь путем компромисса между различными точками зрения на то, что есть истина. Компромисс исходит из нравственной убежденности, что ни одна партия или отдельная личность не в состоянии обладать абсолютной истиной относительно представлений об этом мире.

Мы, жители континентальной Европы, каким бы не было наше прошлое и наш образ мышления, всегда считали, что именно мы владеем единственной и абсолютной правдой. Правы только мы и те, кто разделяет наши мысли. Кто не с нами, тот либо глуп, либо враждебен. Таким образом, и наша политическая жизнь порождена все тем же элементарным невежеством, нетерпимостью и догматизмом.

"Всякая форма правления, — говорит Берк, — а на практике каждый смертный, ищущий выгоды и удовольствия, всякий добродетельный и благоразумный поступок — все проявляется в компромиссе и товарообмене." Это — величайшее и нестареющее высказывание.

Но этот существенный и необходимый элемент демократии сегодня, кажется, находится в опасности даже в этой стране. Правда, это не та опасность, которая существовала во Франции накануне ее падения. Опасность сбиться с пути лежит в своего рода "непостоянстве" величайшего мирового кризиса в Британии по сравнению с материком. Определенные пути развития общественной жизни Европы XIX века в Англии до сих пор рассматривают как улучшение, к которому надо стремиться, тогда как на материке их уже восприняли как опасную дорогу, ведущую к абсолютизму. Политика, направленная на централизацию и рационализацию, в Англии все еще считается прогрессивной, ведущей к улучшению. Эта политика включает мероприятия по концентрации некоторых промышленных предприятий и копированию административных механизмов, присущих материковой Европе. Таким образом, существует явный риск проникновения континентальных идей и методов в политическую жизнь Англии, поскольку уже трудно избежать централизации и рационализации. Вероятно, все, что считалось прогрессивным и стоящим подражания на материке, просто раскрывает себя как ошибочное направление и губительная политика.

Правда, будущий мир невообразим без систематического урегулирования многих сторон экономической и общественной жизни. Невозможно выступать против недоктринерского планирования, основанного просто на удовлетворении практических нужд. Но сейчас в дверь британской, пока еще здоровой общественной жизни стучится легко усвояемая теория всеобщего рационального планирования. Если страна поддастся этому искушению, тогда произойдет то, что годами предвещали нацисты. Логика событий заставит принять их идеи и системы даже вопреки желанию демократов. Нужно опасаться, что Великобритания заразится континентальным стилем радикального доктринерского мышления. Эта нация способна воспринимать только явную опасность. Следовательно, бывают моменты, когда она уступает другим. Она не замечает многие приближающиеся опасности, но, с другой стороны, ее инстинкты безошибочно и сразу реагируют на воздействие реальности.

Новая реальность

Изменения в реальности — как вокруг нас, так и внутри нас — вот что может заставить отказаться от методов политического компромисса.

Что же это за изменения? Они заключаются в следующем. Техническая революция настолько изменила материальную основу нашей жизни, что государственное и общественное устройство прошлого больше не подходит ей. Настолько возросли возможности государственной власти, что и для тех, кто обладал этой властью, и для тех, кто подчинялся ей, сложилась абсолютно новая ситуация. А новой силой, вызвавшей это явление в человеческом сообществе, оказались массы, освободившиеся ото всех традиционалистских связей. В конце концов наши взгляды на жизнь столь значительно изменились, что кажется, будто и умом и сердцем мы находимся в другом мире.

Как удивительно быстро помутилась умственная прозорливость Запада. Происходит смена сознания, совершаются таинственные неостановимые изменения под которыми исчезают целые системы воззрений. Основополагающие принципы прошлого просто-напросто забываются, люди начинают говорить на совершенно незнакомом языке, новое мировое мышление брезжит на горизонте. Это не то изменение, которое происходит с каждым, когда он, повзрослев, видит вокруг себя молодое поколение с их непонятными интересами и заботами, отчего постепенно изменяется и его мир. За последние двадцать, а может, и тридцать лет, мир вступил в новую фазу и его развитие стало более быстрым. Никто не в состоянии избежать этих изменений.

Все это, как ни странно, живет с нами с незапамятных времен. Это — демон разрушения, изгнанный из нашей обычной жизни цивилизацией. Это — страстное желание, внезапно переросшее в огромную потребность избавиться от любви к дому и семье, отбросить все ограничения, налагаемые цивилизацией. Нет ни малейшего родства со школой Руссо, с ее романтическим поиском первозданности. Это — дискомфорт среди достижений ненавистной цивилизации, что присуще любой революции, но в более грубой и более жесткой форме. Не надо обманываться, это стремление к возврату в первобытные формы ощущается не только немцами. Это сильнейшее желание освободиться от оков и обязанностей высшего гуманизма охватило массы всех стран.