Дебора Макдональд - Очень опасная женщина. Из Москвы в Лондон с любовью, ложью и коварством: биография шпионки, влюблявшей в себя гениев

Каменев был другом Горького, Зиновьев – его злейшим врагом. Теперь перед лицом суда и перспективой казни они оба обратились к нему за помощью. Горькому по-прежнему поклонялись массы народа, и он не мог отвергнуть просьбу о помощи даже давнего врага. Сталин, который планировал провести еще много таких судов и казней, понял, что Горький стал больше помехой, нежели ценностью. Но избавиться от него путем суда и казни было немыслимо. Для Сталина болезнь Горького – если она окажется смертельной – была бы благословенным совпадением.

В НКВД имелся передовой токсикологический отдел, в котором разрабатывали яды и биологическое оружие, включая бактерии превмококков, способных вызывать воспаление легких. Вместо того чтобы судить Горького и огорчить этим русских людей, что могло быть лучше заражения его смертельной инфекцией?[731] Для человека, о котором известно, что он страдает от легочной болезни, такая смерть будет так или иначе ожидаемой, и никто не заподозрит ничего зловещего. Несколько других домочадцев Горького, включая управляющего, его жену и повара, заболели чем-то, что было диагностировано как ангина. У них были симптомы, схожие с симптомами у Горького, хотя никто из них не вступал с ним в непосредственный контакт. А из тех, кто был при нем на протяжении всей болезни, не заболел ни один.

Через несколько дней Мура была у постели больного. Еще одно необычное совпадение. Как она узнала о его болезни, получила визу и организовала поездку столь быстро? Возможно, что это был заранее запланированный визит, который случайно совпал с внезапной болезнью Горького. Или, быть может, не случайно. По словам одного близкого друга, из дома в Найтсбридже ее увез черный лимузин, который был послан за ней Иваном Майским – послом СССР. Она вылетела в Берлин, а затем в Москву 5 июня; ее въезд в СССР не был отмечен в паспорте[732].

Не в первый и не в последний раз от Тани потребовалось обеспечить прикрытие для отсутствия матери. Она написала Уэллсу, что Мура заболела во время пребывания у своей сестры в Париже и ей приходится восстанавливаться после болезни в частной лечебнице. Уэллс, либо исполненный подозрений, либо встревоженный, – а возможно, и то и другое – продолжал донимать Таню требованиями сообщить ему название лечебницы, чтобы он смог связаться с Мурой. Тане очень не нравилось врать ему. Она умоляла Муру разрешить ей открыть правду. Сначала Мура отказалась, но через пару дней уступила и разрешила Тане сообщить Уэллсу, что Мура узнала о болезни Горького и поспешно выехала из лечебницы, чтобы увидеться с ним до его возможной смерти. «Слава богу, больше не нужно было лгать, – записала Таня в своем дневнике. – Мне все еще приходится делать вид, что я ничего не знала обо всем этом до настоящего дня. Я уже сыта по горло и не хочу больше всякий раз быть посредницей. Это выставляет меня полной дурой»[733].

Действительно ли Горький хотел видеть Муру у своего смертного одра? За ним ухаживала Липа, которая ненавидела Муру. С учетом скорости ее перемещения из Найтсбриджа в Москву было вполне возможно, что по прямому приказу Сталина Мура была приглашена в Россию, чтобы привезти с собой оставшиеся архивы. Но хотя она и привезла с собой какие-то документы, многие еще оставались неучтенными.

Болезнь ухудшила состояние Горького, и к 8 июня уже не ожидали, что он будет жить. Его близкие друзья и родственники начали собираться, чтобы проститься с ним. Среди них были Екатерина, Тимоша и Мура.

Горький открыл глаза и сказал: «Я уже далеко, мне очень трудно вернуться…» После паузы он добавил: «Всю свою жизнь я думал, как могу улучшить этот миг…» Крючков вошел в комнату и объявил, что сюда едет Сталин… «Пусть приезжают, если смогут приехать вовремя», – сказал Горький[734].

Ему сделали укол камфары, который поддержал его на некоторое время, и к моменту прибытия Сталина состояние Горького настолько улучшилось, что тот был удивлен: ведь его привезли к человеку, которого он считал умирающим. Он потребовал, чтобы все вышли из комнаты; ему нужно было поговорить с Горьким наедине.

Несмотря на повторное улучшение на некоторое время 16 июня, Горький пережил рецидив болезни. В ночь на 17 июня началась сильная гроза, и по крыше забарабанили градины. Жизнь Горького поддерживали с помощью кислорода, но к утру стало ясно, что больше ничего уже нельзя сделать. Он умер в одиннадцать часов. Мура, охваченная горем, некоторое время лежала рядом с его мертвым телом.

Похороны провели торопливо, на следующий день. Горький ранее высказывал пожелание быть похороненным рядом со своим сыном, но вместо этого была спешно организована кремация, а пепел – замурован в Кремлевской стене. Несмотря на поспешность, в похоронной процессии на Красной площади участвовала огромная толпа людей – по некоторым оценкам, ее численность составляла восемь тысяч человек. Весть о его смерти разнеслась быстро. Люди получали травмы в неизбежной давке. Мура пришла на похороны как член семьи и сидела между Екатериной и Марией Андреевой – его другими давними возлюбленными. Впереди сидела Тимоша с внучками Горького – Дарьей и Марфой. Андре Жид выступил на похоронах с речью. По словам Муры, когда Жид дошел до середины своей речи, Сталин повернулся к писателю Алексею Толстому и спросил: «Кто это?» Толстой ответил: «Это Жид. Он – наше величайшее завоевание. Это ведущий французский писатель, и он – наш!» Сталин хмыкнул и сказал: «Я не доверяю этим французам»[735]. Сталин был прав: по возвращении во Францию Жид написал длинный антикоммунистический труд под заглавием «Возвращение из СССР».

Роль Муры в последней болезни и смерти Максима Горького так и не выяснилась. Был слух, что это она дала ему смертельную дозу яда в последние дни его жизни. Но если ее и смогли уговорить сделать это (страха, который внушал Сталин, возможно, было достаточно, чтобы исполнить приказ), при наличии нескольких сотрудников НКВД и сиделки, которые находились под рукой, было маловероятно, чтобы Муру выбрали для выполнения такого задания. А ее любовь и восхищение Горьким, хотя и не такие сильные, как любовь к Локарту, были искренними. Но она не вышла из этой истории с чистыми руками. Ее вполне могли привезти туда по указанию Сталина или Ягоды. И частью плана, возможно, было то, чтобы она привезла находившийся у нее на хранении архив Горького. Но она не привезла его весь, а если надеялась получить что-то взамен, то и этого не случилось.

Во время болезни Горького Мура и Петр Крючков подготовили от имени Горького завещание, в котором Муре передавались права на архив, находившийся в ее владении, и авторские гонорары за его опубликованные за рубежом произведения, а все остальное – Крючкову. Горький отказался подписать его. И Мура сделала то, что якобы делала в многочисленных предыдущих случаях, – подделала его подпись. Мура отдала этот документ Екатерине с указанием вручить его либо Сталину, либо Вячеславу Молотову – председателю Совета народных комиссаров. Екатерина прочла его и была потрясена тем, что Горький ей ничего не оставил. Она позднее утверждала, что отдала завещание Сталину, а тот – «кому-то другому». Оно исчезло, и больше его никто не видел[736]. Тем не менее Мура, которая получала зарубежные гонорары Горького по праву доверенного лица, продолжала получать их еще три года, прежде чем это право по советскому закону истекло.