Записки о виденном и слышанном - Евлалия Павловна Казанович
Я тоже прониклась невольным уважением и с трепетом (тогда я еще трепетала) взирала на нового «философа». Он сидел наискосок от нас за зеленым столом (дело было в Зале Совета) и все время расплывался, глядя на нас.
Нас это удивляло, но невольно и наши физиономии начали отражать то же. Каково же было мое изумление, недоумение и гордость (сознаюсь! Тогда я была еще так наивна…), когда после окончания заседания Щербатской подошел ко мне, раскланялся и сказал:
– Позвольте с вами познакомиться. Я – Щербатской.
Я оторопела.
– Слушательница Высших женских курсов Евлалия Павловна Казанович, – отрапортовала я, как солдат по начальству, и протянула ему руку.
– Как вам понравился доклад? Вы занимаетесь философией? и пр. и пр. – начал Щербатской обычные в таком случае вопросы.
Я отвечала, точно ученица урок, конфузясь и путаясь и вместе не желая показать этого, старалась непринужденно держать себя, смеясь не вовремя и громче, чем это полагается.
Поговорив таким образом, мы расстались.
В следующее заседание Щербатской пришел опять и, уже как знакомый, подошел ко мне и начал разговор.
По окончании Щербатской попросил разрешения меня проводить.
Курсистки над всем этим посмеивались, А. И. тоже, а я была вполне чиста душой и ничего не понимала.
Еще в следующий раз он, прощаясь со мной возле моего подъезда (2‑я линия, д. 33), попросил разрешения прийти. Я его, разумеется, дала, и вот в один прекрасный вечер Щербатской пришел. Этот вечер был не лишен своего комизма.
Дело в том, что я жила тогда у милой старушки М. В. Небольсиной31.
Узнав, что ко мне должен прийти профессор, она заволновалась (у меня тогда не бывал ни один мужчина и только две-три курсистки, как и все первые года моей жизни в Петербурге, до переезда сюда мамы и Тото, а еще правильнее – до моего переселения к Чернякам).
– Да вы его примите, конечно, в гостиной. Неприлично, чтобы молодая девушка принимала мужчин в своей комнате. А Мина вам приготовит в столовой чай.
Я поблагодарила.
В назначенный вечер часам к 10 явился Щербатской. Мария Васильевна распустила уже шнуровки корсета (ей было тогда года 72, но она всегда носила корсет) и волосы, думая, что Щербатской не придет. Каков же был ее переполох, когда раздался звонок в дверь и в передней послышался голос: «Евлалия Павловна дома?»
– Мина, Ми-на, помоги мне одеться! – И по окончании туалета милая М. В. торжественно вплыла к нам в гостиную, поздоровалась с Щербатским, сказала ему несколько любезных слов и затем так же торжественно прошла в кабинет, помещавшийся рядом с гостиной, и села там за книгой, почти против дивана, на котором я сидела.
Когда Мина доложила, что чай подан, М. В. вышла из кабинета, пригласила нас в столовую, и торжественное шествие с М. В. впереди и Щербатским позади чинно потянулось через узкий переход в столовую. Там было такое же чинное чаепитие и чинные разговоры, после чего Щербатской откланялся и уехал.
Я видела, что он был не таким, как в Философском обществе, как будто был чем-то смущен, и мне казалось, что он совсем не того ожидал. А чего? Право, не знаю и сейчас. Вот хочу узнать, что он такое; только редко вижу его теперь.
В гостиной мы все время говорили о философии, немецкой и индийской, конечно, об открытом им Канте и пр. В столовой – о деревне – он помещик32 – и о возвышенности профессорских обязанностей. М. В. ведь либералкой была в своем кругу!
С тех пор Щербатской больше не приходил. Заседания Философского общества закончились, и я скоро уехала домой на лето.
На будущий год, когда приехала мама и Тото, я с последним отправилась на одно из заседаний. Щербатской был там. Я познакомила его с Тото и звала приходить опять. Он обещал, но не приходил. Затем еще позже он убеждал меня заняться санскритским языком, чтобы изучить потом индийскую философию, предлагая свои услуги. Я сказала, что философию оставила, т. к. не чувствую в себе никаких способностей к отвлеченному мышлению, и занимаюсь литературой. Он посмотрел на меня как бы с сожалением:
– Надеюсь, хоть не русской, по крайней мере?
– Именно русской, – рассмеялась я.
– Неужели она может быть интересна! – с искренним изумлением отозвался Щербатской.
Вскоре он уехал в Индию и пробыл там больше года, кажется. Вчера я с ним виделась в первый раз по приезде.
24/XI. [Вчера утром, только встала и немытая, нечесаная села за письменный стол использовать свою свежую голову, – звонок.
«Пожалуйте к телефону».]33
– Плохо.
Пауза. Неловко по телефону выражать сожаление.
– Так я вас буду ждать. приезжайте, как только можно будет.
– Приеду. До скорого свидания.34 его немножко и еще подразню при случае. Впрочем, ему тогда действительно не до меня было.
А как мы с ним интересно познакомились. Но об этом как-нибудь в другой раз, сейчас надо кончать работу…
Вчера зашла без меня Маша Островская35 и прочла мое «творение», как она выразилась, и на клочках бумаги написала свою резолюцию и отдельные замечания.36
25/XI. Хорошо написана книжка Ковалевской «Нигилистка»37. Обнаруживает большой литературный талант и, что для меня особенно приятно, – действительно большой, настоящий ум. Есть, конечно, погрешности, но их, думаю, можно объяснить неопытностью автора в этого рода творчестве. Читала ее, вернувшись от Пругавина38, так что заснула только после 3‑х часов.
Вообще, я плохо себя веду за последнее время. Ложусь очень поздно и встаю, конечно, поздно. Пока чувствую себя великолепно, но знаю, что, едва кончу свою теперешнюю работу, наступит реакция: тоска, меланхолия, общее отупление… брр!..
Было у Пругавина довольно скучно, или, может быть, я сама была уставши сильно, только разговор шел вялый и неинтересный.
Придя, я застала Островскую39 и племянницу Пругавина, курсистку-математичку40. Говорили обо всем понемногу и ни о чем в общем.
Часов в 10 пришел толстовец Трегубов (кажется), а еще позже – некто Левицкая41, социал-демократка, знаю, потому что она пришла к Пругавину прямо из школы для рабочих. Трегубов волновался немного из‑за предстоящего в Москве процесса трезвенников42 и, конечно, защищал их, говоря, что ничего подобного нет.
– Вас хотят в эксперты на суд просить, – добавил он, обращаясь к Пругавину.
– Ну какой же я эксперт, да, – отозвался тот, – я не поеду!
Я спросила Александра
