Дмитрий Балашов. На плахе - Николай Михайлович Коняев

После кирилловского провала наступает самый смутный период в жизни Дмитрия Михайловича…

В начале 1952 года он ездил в Москву и переоформил распределение на Новгородскую областную культпросветшколу, которая находилась в Окуловке.

Здесь он с 14 апреля 1952 года преподавал основы советского искусства и режиссуры, сюда к нему приезжал младший брат, создавший здесь, в Окуловке, свой первый прозаический труд:

«1952-й год, Новгородская область, Окуловка, Культпросветшкола. Подглуховатая учительница, живущая в бараке, вдвоем со своей малолетней дочкой.

Мать дочери: «Будешь бегать бисичком, простудисся, заболеешь и умрешь. А как умрешь, зароют в земельку. Будешь плакать, все равно не отроют».

Эта запись Григория Михайловича Балашова достаточно точно передает атмосферу тогдашней жизни Окуловки.

Дмитрий Михайлович Балашов не задержался тогда и на Новгородчине – через два месяца, 22 июня, он вернулся в Ленинград.

1

«Моя любовь», «Сын», «Жизнь начинается с ошибок», «Жизнь и мечта»…

Это названия рассказов и повестей, в которые в начале пятидесятых пытается Дмитрий Михайлович Балашов вместить приобретенный им опыт.

И хотя критическое осмысление – «Жизнь начинается с ошибок»! – приобретенного опыта выносится в заголовок, но сам автор исправлять совершенные «ошибки» не торопиться, вернее не понимает, как их можно исправить.

Пока за «ошибки» приходится платить родным, главным образом матери.

До отъезда Дмитрия Михайловича в Кириллов, в комнате двухэтажного флигеля, стоявшего между Ковенским и Озерным переулками, Балашовы жили втроем, но теперь на двенадцати метрах прибавилось еще три жильца – вторая гражданская жена Дмитрия Михайловича Анастасия Дмитриевна Павлова и двое детей – Василий и Анна.

«Впрочем, – пишет Дмитрий Михайлович в «Автобиографии», – то ли от общей тесноты, то ли от общей бедности, но мы с соседями жили дружно. Семья татарина-дворника Мухаммеджана, не то шесть, не то восемь душ; в другой комнатке-»девушке» техперсонал детсада, опять не то шесть, не то восемь человек, и в последней – работница детсада, мамина старинная знакомая, с мужем и собакой Найдой».

Но если дворника Мухаммеджана теснота у Балашовых не пугала, то милиция забеспокоилась. Однажды пришел участковый и велел Анастасии Дмитриевне немедленно покинуть Ленинград.

Спасла непрописанную жену Дмитрия Михайловича Татьяна Николаевна Розина. Она устроила Анастасию Дмитриевну работать в детский сад в Ушково, за Зеленогорском[35].

Сам Дмитрий Михайлович бегал по Ленинграду в поисках работы.

По профессии работу найти не удавалось, и 3 сентября 1952 года Балашов устраивается лаборантом в 194-ю женскую среднюю школу им. Н.А. Некрасова, где до революции в Литейной женской гимназии училась его мать, Анна Николаевна.

Работал он здесь до 28 февраля 1953 года, а 7 апреля устроился рабочим в Московский парк Победы.

Как видно из документов[36], в 1953 году Дмитрий Михайлович прошел учебные сборы при ДОСААФ (313 часов) и получил воинскую специальность моториста.

1 октября 1953 года он увольняется из Московского парка Победы и 16 апреля 1954 года оформляется художником в производственно-техническую контору ЦПКиО им. Кирова. Впрочем, художником он был всего неделю и уже 23 апреля уволился.

Дольше – с 21 сентября 1954 года по 24 августа 1955 года – продержался он на должности руководителя театрального кружка в зеленогорском Доме пионеров.

Возраст Дмитрия Михайловича Балашова приближается уже к тридцати, у него было двое детей, но он продолжал метаться, пробуя свои силы в самых разных областях деятельности…

Период этот в жизни будущего ученого и писателя не то чтобы самый неизвестный, но наименее внятный.

2

Датировка этого периода жизни Д.М. Балашова была кропотливо составлена его братом[37], вероятно, на основе Трудовой книжки, которая отсутствует среди документов «балашовского фонда» Государственного архива новейшей политической истории Новгородской области.

Произведя несложные подсчеты, нетрудно увидеть, что в период с 22 июня 1952 года, когда Дмитрий Михайлович освободился, наконец, от положенной после получения диплома отработки, он работал до 21 сентября 1954 года всего двенадцать месяцев, а пятнадцать месяцев находился, так сказать, в свободном плавании.

Вероятно, к этим пятнадцати месяцам свободных исканий Дмитрия Михайловича и относится эпизод из воспоминаний Аллы Кторовой «Гений – парадоксов друг»…

«Как-то, когда я не слышала о нем долгое время и жила летом в маленькой деревушке под Москвой, мы встретились с ним в самых странных, неожиданных обстоятельствах.

Однажды, возвращаясь из леса, я увидела бегущих мне навстречу деревенских женщин преклонного возраста, с радостным возбуждением кричавших: «Ступайте скорее домой, к вам монашек пришел!» Чем могло грозить в те сталинские годы одно слово «монашек» тому, к кому он пришел «в гости», объяснять не следует. Прибегаю к избе, на пороге Митька в монашеской одежде, клобуке и подряснике.

Рассказываю этот эпизод только для того, чтобы дать почувствовать читателю, каков по натуре мой Митрий (он приказал мне отныне именно так его называть) был суть человек.

Прибавлю, что когда мы сели хлебать с ним какие-то невозможные «шти», он заявил, что разделит трапезу вместе со мною, но только при одном условии: деревянными ложками и только из одной «деревянной чашки». Вместо этой древнерусской посуды была использована, конечно, обычная тарелка и алюминиевые ложки».

Увы…

Путь к своей русской судьбе Дмитрий Михайлович Балашов искал вслепую, почти наугад… Он искал этот путь долго и трудно, пытаясь – гены отца-актера! – надеть на себя русскую судьбу, как сценическую одежду.

Самозабвенно начинал вдруг играть в монастырского послушника.

Он рассказывал друзьям разные небылицы, принимал позы, которые столь же далеким от русской жизни выпускникам и выпускницам «театраловедческого» факультета могли показаться русскими…

«Он пешком обошел весь Север России, – пишет Алла Кторова, – был короткое время послушником в Белозерском монастыре под Вологдой, ходил в косоворотке и смазных сапогах, а летом – босиком или в самосплетенных из лыка лаптях, ел только исконно русскую пищу: вареную и вяленую репу, огурцы, «серые», то есть пустые щи»…

Символично, что этот «мутноватый» период жизни Д.М. Балашова совпадает со столь же невнятным периодом в истории всей страны, наступившем после смерти И.В. Сталина и ознаменованном ожесточенной борьбой в кремлевских кругах, завершившейся победой Никиты Сергеевича Хрущева, попытавшегося возродить русофобский ленинский интернационализм.

И тут, казалось бы, расплывчатое и отчасти даже банальное выражение о поисках своего пути, поисках самого себя, применительно к Балашову обретает предельную конкретность.

3

Все это время Балашов ищет себя и в литературе.

Среди многочисленных набросков этого