Норман Оллестад - Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни

Я начал тереть унитаз.

– Ты не должен этого делать, – повторила мама.

– Он знает, что я прав, – возразил Ник.

– Ты смешон, – ответила она.

Я продолжал драить туалет, и тут раздался скрип кресла-качалки Ника. Я услышал, как мама прошла в гостиную, и они начали орать друг на друга. Мне тоже хотелось бы заорать – все лучше, чем съеживаться до размеров букашки.

Он обзывал ее, она парировала в ответ. Затем послышались звуки ударов, а через секунду что-то глухо стукнулось об пол. Я выронил губку и бросился в гостиную.

Мама лежала на полу. Обеими руками она закрывала глаз. Она хныкала, как ребенок, скорчившись в позе эмбриона. Над ней стоял Ник, переступая ногами, как буйный жеребец. Я вклинился между ними.

– Убийца! – выкрикнул я.

Ник сглотнул, и его адамово яблоко скакнуло вверх-вниз. Он повернулся и пошел к холодильнику. Я опустился на колени и спросил маму, как она.

– Все в порядке, Норман. Тебе пора спать, – сказала она. – Не надо волноваться. Все будет хорошо, обещаю.

Я не мог себе представить, что все будет хорошо. Не мог вообразить, как такое возможно – либо она врала, либо не совсем понимала, что происходит.

– Я убегу к папе, – сообщил я.

– Нет! – воскликнула она. – Норман, не делай этого.

– Почему? Он защитит нас.

– Только попробуй удрать – я все равно поймаю, – пригрозил Ник. – Ничего у тебя не выйдет.

Это прозвучало как реплика из фильма. Ник принес завернутый в полотенце лед. В тот момент он показался мне героем мелодрамы, напыщенным и смехотворным. Он дал маме полотенце со льдом, косясь на меня глазами в кровавых прожилках. Я отвернулся. Взгляд мой упал на раздвижную стеклянную дверь, и я представил, как выскальзываю через нее. Вот я бегу к каньону Топанга, туда, к отцу, – ведь он все исправит. Но на мостике через реку меня догоняет Ник, а вокруг темно, и его пальцы хватают меня за волосы. Чувство поражения развеяло мою решимость, и под ней обнаружилось что-то другое. Я стоял столбом посреди гостиной, разглядывая дверь, через которую мог бы сбежать, и чувствовал себя побежденным.

Посреди ночи меня разбудил звук, похожий на крик умирающего животного. Я открыл дверь своей спальни и услышал, что мама стонет, будто в агонии. Я шагнул к ее комнате и уже собирался спросить, что случилось, когда раздался еще один стон. На этот раз в нем звучала нотка радости, и я понял, что они трахаются. До меня дошло, что вся их ссора была похожа на шоу, а сами они – на актеров, исполняющих роли в придуманной истории.

Я вернулся в кровать и начал думать о своей лжи и о том, что Ник был прав, а мама – нет, и еще о том, что он ее ударил, а теперь они трахаются, будто все это время оба знали, что вечер закончится именно так.

Глава 7

Сандра перестала плакать, но…

…все еще прижимала ладонь к лицу. «Она ошибается, – подумал я. – Папа должен быть жив. Надо пойти и проверить».

Мне нужно было развернуться, чтобы добраться до отца. Очередной порыв пурги ослепил меня, и я закрыл глаза, представляя, как буду делать поворот на 180 градусов. Вспомнил, что говорил отец про лед: «Главное – ни на секунду не расслабляться». Перед глазами возникла картина: я поскальзываюсь на склоне горы Уотерман, и он, спикировав на лед, бросается на перехват, словно бейсболист-защитник. «Стоит только покатиться, Оллестад, и так просто уже не остановишься».

Когда порыв улегся, я протянул наверх руку и попытался ухватиться за снег. Пальцы мои сжали тонкую верхнюю корку, а костяшки царапнули по спрессованному нижнему слою. Я вцепился в этот плотный слой так, что пальцы ушли под снег на одну фалангу. Достаточно.

Я весь сжался, как лыжный гонщик на скоростном повороте, балансируя на внутренних краях подошв. Затем я перенес вес тела на другую ногу, развернул бедра на 180 градусов и, чтобы не потерять равновесие, тут же вернулся в низкую стойку гонщика.

Я медленно двигался поперек ската, елочкой переставляя ноги по насту, словно лыжи. У меня не было стальных палок, которые я мог бы вонзать в твердый снег, поэтому приходилось изо всех сил сохранять равновесие. Когда я вполз в воронку – небольшую впадину, где снежная кромка граничила с ледяной завесой, – меня снова швырнуло на живот. Я пополз через воронку, цепляясь ногтями за поверхность.

Мне казалось, что я уже приближаюсь к отцу, и я выглянул из-за ледяной завесы. Сквозь туман темнели его кудрявые волосы. В них сквозила легкая седина. «Серферский блонд», – говорил он.

Я впился в лед обеими ладонями. Резкая боль пронзила мои пальцы, поползла вверх по рукам. «Не смотри вниз», – приказал я себе, а затем бешено рванулся вперед, преодолевая последние сантиметры, отделявшие меня от отца. Но вдруг хватка моя ослабла, и я покатился вниз по ледяной завесе.

По привычке я начал звать отца. Падая в бездну, я отчаянно искал его взглядом, но увидел в тумане только бледные очертания обмякшей руки. Она уже не протянется ко мне.

Я извивался, как змея, попавшая в водопад, и судорожно тянул обе руки в одну сторону, силясь хоть за что-нибудь ухватиться. Есть! Я вцепился в подвернувшийся предмет – тоненькое хвойное деревце. Оно согнулось, но мое падение остановилось. Я повис. Одной рукой я ухватился за лед, чтобы уменьшить нагрузку на крошечное деревце, и вдавливал носки обуви в гладкую поверхность.

Нахлынули слезы. Я открыл было рот, чтобы снова позвать отца. Но вместо этого закрыл глаза и почувствовал, как к щекам примерзают капли.

Я крыл последними словами эту гору и эту бурю, а в перерывах между ругательствами плакал. Ни то ни другое не помогало – поникшее тело отца по-прежнему лежало наверху, а мою кожу обжигал влажный холод, просачивающийся сквозь свитер и кеды. Мне оставалось одно – попытаться вскарабкаться наверх самому.

Глава 8

Я услышал шаги отца по…

…незакрепленным деревянным доскам боковой галереи. Часть меня проснулась, но другая не желала вылезать из уютного кокона сна. Отец сейчас не может быть здесь: он должен готовиться к процессу о преступной халатности вместе со своим юридическим партнером Элом, с которым несколько лет назад они открыли частную практику. Предполагалось, что сейчас они помогают одному бедняге, потерявшему ногу из-за того, что кто-то построил дерьмовый мост, который потом рухнул.

Раздвижная дверь со свистом открылась. Отец никогда не стучал, приезжая за мной рано утром. Думаю, не хотел будить остальных. Я еще глубже погрузился в предвкушение воскресного утра: никакого баскетбола, футбола и лыж и, уж конечно, никакого серфинга. Ник приготовит свои всегдашние воскресные блинчики в кленовом сиропе. Все будет выглядеть так, словно ничего и не произошло. Я мысленно репетировал просьбу к отцу: «В конце августа я еду в хоккейный лагерь. Папа, правда, мне нужен хотя бы один выходной!»