Алексей Иванов - Аллергия на «Магические Грибы»

— Очень приятно, что вы интересуетесь, честно это или нет, — отвечаю я ему в недоумении, — может быть это честно, но нам обещали совсем другие условия.

— Условия? Какие условия? Когда вы уезжали из России, у вас не было денег, а теперь они у вас есть и будут, вот такие условия. Почему я должен тратить свои деньги на вас, когда у вас есть собственные средства, я вам что отец? У меня у самого есть дети, кто будет думать о них, если я буду думать о вас?

Когда в жаркий июльский день мы уезжали из Москвы, мы не задумывались о том, какие мирные условия мы покидали, и мы не догадывались о том, какие военные условия мы себе создали. Мы не могли подозревать, о том, что Падди — генерал своей войны, а мы для него не работники, мы солдаты, мы пушечное мясо.

— А сколько он вам платит за то чтобы разложить торф? — спрашивает Шинейд.

— Сколько он нам платит? Шестьдесят фунтов.

— Как шестьдесят? Кристоферу он платил двести шестьдесят… так вот зачем он вас привёз! Грёбаный джентльмен! А он ещё ходил по всем соседям вокруг, интересовался, не против ли люди, что иностранцы приедут к нему □□ работать.

Прячась за этажерку из коробок с грибами, скрывая свой взгляд от остальных работниц — ирландок, Шинейд украдкой спросила:

— Падди, не считаешь ли ты, что это нечестно по отношению к этим русским, что они работают по шестнадцать часов. Эти двое выполняют всю работу, которую раньше выполняли двенадцать человек, а платишь ты им в пять раз меньше?

— Ёбхххй Иисус! — заорал на неё Падди. — Ёбхххй Иисус! Ёбхххй Иисус! — он действительно рассвирипел. На его багровом лице ярко раскраснелись прожилки кровеносных сосудов, напоминающие карту с полноводными реками Сибири. — Ёбхххй Иисус! Шинейд, мы знаем друг друга сорок лет. Ты не мешай мне делать бизнес. У меня пятеро детей. Это мой бизнес, мои заботы, и прошу тебя, делай так, чтобы мне не пришлось тебя УВОЛЬНЯТЬ!!!

Я уткнулся в свой столик для сбора грибов. Это не моё дело, о чём они ругаются. Я не сую свой нос, куда не следует. Я должен продержаться, как бы то ни было. За моей спиной дети и жена и отступать я не имею права.

Только вот… только вот… только вот… мурашки бегут по коже от этой немногосложной, но очень ёмкой ругательной формулы, смысла которой невозможно охватить разумом: «Ёбхххй Иисус!»

Что должно быть в душе этого человека, который может произнести вслух… нет, это даже не богохульство, это не попрание устоев церкви. Это безумие. Это потеря разума, и этот безбашенный человек — наш ХОЗЯИН.

Он ходит по воскресеньям в церковь. Зачем он это делает?

Он водит своих детей на первое причастие. Кому он врёт?

Он молится? Хоть иногда?

Кому он молится? Кто его услышит?

«Ёбхххй Иисус…»

Для чего в церкви преклонять колени? Для чего молитвенно сжимать руки? Для чего вся эта показуха, если сила твоей веры позволяет тебе называть Сына Божьего «Ёбхххй Иисус»?

11

— Внимание! Парни, вы неумеренно много используете перчаток. С сегодняшнего дня вы сами будете оплачивать стоимость перчаток.

— Постой, Падди, — я пытаюсь возражать, совершенно не понимая, что за новый финансовый фокус придумал этот выдумщик наш хозяин. — Как это, сами? Ведь перчатки это производственная необходимость. Это твоя ферма. Ты и должен нас обеспечивать перчатками. Ведь это тебе нужно, чтобы грибы были чистыми, чтобы не распространялась инфекция, чтобы соблюдалась гигиена, ведь это твоя обязанность, ты владелец бизнеса!

— Да, представь себе, Александр, я владелец бизнеса, и потому мне выгодно не тратить деньги на перчатки. Ведь, это вы их носите. Вы их используете. А когда вы будете платить за них сами, то, будете бережно к ним относится. Я знаю, что они одноразовые. Когда вы сами их будете покупать, вы научитесь их использовать многократно!

Как переспорить хозяина? Ведь он мой хлеб и масло.

Причём, глаза его такие честные–честные, добрые–добрые.

Придётся нам самим покупать перчатки.

— Саш, мы не можем позволить себе тратить деньги так бездумно, взгляни, на туалетную бумагу — она двухслойная! — я вижу, что Володя, находится в невероятном культурном шоке, усиленном экономическими исчислениями. Мы в жизни никогда не видели двухслойной туалетной бумаги.

— И что нам теперь делать?

— Мы должны экономить на всём, Саня, включая туалетную бумагу. Мы будем разделять эти два слоя бумаги, и использовать каждый в отдельности.

Спорить бессмысленно. Экономия 200%. С этого момента мы стали разделять туалетную бумагу на два отдельных слоя.

Я ставлю будильник на 4.30. Я зомби. Я ложусь в 23.30.

Мысли путаются, распутываются и выстраиваются в ритмичные строки. Я шарю рукой в темноте, включаю свет ночника, и, щурясь от света и широко зевая, записываю свой полуночный бред в потрёпанный блокнотик.

Very difficult life[6]Without wifeIn the left hand a dusterIn the right hand a knifeYou must cook oneselfMake your house cleanHow many timesDid you take this spin?You're going around very sadAnd you do not wantTo sleep in the cold bedSay: «I swear» to yourselfFrom this time henceforthNever, never, never, neverI will not divorce!

И чего это я, вдруг, начал писать по–английски? Нет, культурный шок, видимо, действует уже и на подсознание…

Привет, мой дорогой и любимый Саша!

Как здорово читать твои письма, твои стихи. Я удивляюсь, как у тебя хватает сил на то, чтобы что‑то сочинять ещё. Видимо и вправду, обострение чувств приводит к созданию новых произведений у творческих людей.

На мне разлука отражается несколько по–иному. Меня вдруг не устраивает обстановка в квартире, я не рада самой себе, меня утомляет всё мое окружение. Я почему‑то нервничаю, всякие плохие мысли лезут в голову. Каждый день приходится успокаивать себя, настраиваться на лучшее.

Вчера купила Сашке сапожки (старые балоневые сапожки, в которых она ходила до этого, стали дырявыми и ей малы), купила водолазку, такого красивого светло фиолетового цвета, на ней апликации–собачки. Весь вечер она ходила в сапожках, заставила одеть ей курточку, крутилась перед зеркалом. Сегодня утром, одеваемся в садик, и она просит, чтобы я одела ей новую водолазку. Я говорю: «Давай пока оденем старую,» а она говорит: «Неть, стаюю (старую) отпъявим в деевню (деревню)». Все вещи, которые она не любит, она отправляет в деревню или кузине Наташе. Так и говорит, «Надо Наташе отдать. Наташа маленькая, а я босяя (большая)».

Знаешь, я не часто играю с ними, у тебя всегда лучше это получалось. У меня находятся какие‑то дела, то постирать, то приготовить ужин. А иногда просто нет настроения, и всё валится из рук. В такие моменты Анастасия приходит на помощь и с удовольствием играет с Сашей. Иногда они рисуют. Правда, я не люблю, когда они это делают. Саша исчеркает себя фломастером, я не знаю, как потом её отмыть.