Алексис Токвиль - Демократия в Америке

Это высшее проявление пророческой интуиции Токвиля и, с точки зрения современного человека, самое замечательное. Однако это лишь один из многих, хотя, возможно, и один из самых ярких примеров применения его метода, который, с одной стороны, заключается в напряженной работе мысли, приводящей к выработке гипотезы, а с другой — в сопоставлении данной гипотезы с имеющимся фактическим материалом. В конечном счете, когда создается впечатление, что факты подтверждают гипотезу, эта последняя превращается в принцип, который предназначен не только отражать ситуацию в целом, но и служить руководством к действию. Читая книгу Токвиля, нельзя не заметить, что чем дальше, тем явственнее на первый план выступает главная цель автора — дать современникам руководство к действию. Он отправился в Америку, будучи убежден в том, что аристократия отжила свой век и постепенно вытесняется обществом, основной чертой которого станет, по-видимому, равенство условий существования людей. Поскольку во время путешествия по Америке он окончательно утвердился в этой мысли, он стремился описать природу общества, основанного на равенстве, и извлечь из этого описания пользу для Старого Света, в частности для Франции. Кроме того, я полагаю, что по мере продвижения работы над книгой, особенно после 1835 года, он почувствовал настоятельную необходимость предостеречь своих современников от стихийного столкновения между старыми и нарождающимися силами. В связи с этим нельзя не отметить, что все его значительные речи, произнесенные в палате депутатов после его избрания в этот орган, представляли собой попытку доказать, что невнимание к его предостережениям неизбежно приведет к катастрофе. Этот вывод представляется логичным, если, читая его книгу «Демократия в Америке», не забывать ни о его «Воспоминаниях», ни тем более о самых значительных его речах, произнесенных в палате накануне революции: ведь все они могут рассматриваться как приложения к его книге об Америке.

8 Настоящее издание, с. 408.

18

Каковы убеждения Токвиля и где их истоки? В известном высказывании Руайе-Коллара, назвавшего Токвиля аристократом, смирившимся с поражением, есть некоторая правда, но, как и в любой колкости, только часть правды. Мы понимаем, что Токвиль не был демократом и едва ли его можно считать либералом в классическом смысле этого слова. Но нам также понятно, что его убеждения не были убеждениями истинного аристократа, иначе он не пытался бы в тех условиях войти в контакт с организациями, борющимися за равенство. Из его «Воспоминаний» явствует, что он не был социалистом и социалистические партии того времени не вызывали у него большого уважения.

Страстное увлечение идеей свободы превратилось в основную нить, из которой сотканы все перипетии его жизни. Стремление сохранить эту свободу как психологическую атмосферу для социального действия стало двигательной силой всей его деятельности. Он знал, что после 1789 года эта свобода перестала быть привилегией малочисленной аристократии, но он видел также, что ей грозит гибель от напора разношерстной массы, которая может уничтожить эту свободу, требуя конформизма во вред развитию отдельной личности. Он хотел во что бы то ни стало защитить индивидуальность каждой личности и с ясностью мыслителя, никогда не боявшегося противостоять самому худшему, признавал, что нарождающаяся цивилизация имеет тенденцию к уничтожению индивидуальности. Именно забота о защите свободы личности от навязываемого ей, по его мнению, эгалитарными принципами скучного однообразия подвигла Токвиля на этот серьезный шаг. Ему внушала страх власть условностей. Он боялся, как бы материальный комфорт не одержал верха над великой идеей, как бы деньги не стали оценочной шкалой для определения положения человека в обществе. Не менее его пугал и тот факт, что стремление к материальному благосостоянию может ускорить процесс разделения труда, который принесет на жертвенный алтарь массового комфорта возможность для простого гражданина развивать в себе личность, способную взглянуть на жизнь более широко и спокойно, стремящуюся к развитию своих дарований не менее, чем к удовлетворению материальных потребностей.

Думаю, этим объясняется характер тех предостережений, подтверждение которым он так неутомимо искал всю жизнь. Именно поэтому он предпочитал представительную форму правления авторитарному режиму; при представительной форме правления можно надеяться, что «тирания большинства» не одержит верха. По этой же причине он непроизвольно верил, что демократическое общество нуждается в религии, чтобы уберечься от проникновения не имеющего границ материализма. Он снова и снова убеждался в важности децентрализации, поскольку с ее помощью социальная цель сообщества становилась активной частью личной жизни гражданина Его несокрушимая вера в свободу собраний и свободу слова связана с его защитительными речами в пользу децентрализации. Свобода собраний и свобода слова были для него гарантией спонтанных действий и средством против бюрократического внедрения одинаковости в обществе, которая в короткий срок может уничтожить человеческое достоинство. В Америке его восхищали вера людей в свои силы, уверенность в себе, тот пыл, который каждый проявлял, чтобы преуспеть. Американцы не соглашались с тезисом, что низкое положение человека соответствует естественному порядку вещей. Они в равной степени были против того, чтобы считать унизительным зарабатывать на жизнь физическим трудом, как и рассматривать рождение или наследство, не зависящие от выполняемых функций, дающими право их обладателю командовать другими. Токвиля восхищала легкость, с которой эти люди поднимались по социальной лестнице, их решимость свободно высказывать свое мнение, привычки, основой которых был опыт, их нежелание оставаться в плену традиций. Вместе с тем он отмечал, что это достигнуто дорогой ценой. Все, кто попал на государственный пост в результате всеобщего избирательного права, и прежде всего президент Соединенных Штатов, не должны задевать предрассудков обывателя. Сосредоточенность обывателей на достижении богатства мешала даже самым способным людям принимать участие в политической жизни и вела к умалению, обесцениванию амбициозных устремлений. Повышение всеобщего материального благосостояния не стимулировало высоких помыслов, а те, кто сохранял их, страдали оттого, что были вынуждены считаться с привычками толпы. Средний интеллектуальный уровень американцев можно считать сравнительно высоким, но мало в их среде было выдающихся лич-

19

ностей, сравнимых с вершинами в горной гряде. Это практичный народ, не очень склонный к размышлениям. Они мыслили категориями быстро получаемой прибыли, а не долгосрочными далекими свершениями. То, что они ценили, было под рукой, оно было прочным, осязаемым, его ценность выражалась в деньгах. Возможно, именно страсть к комфорту побуждала американцев к рискованному шагу — дать рождение промышленной аристократии, владеющей деньгами, огромной властью, но при этом ни в малейшей степени не отдающей себе отчета в ответственности, ложащейся на нее. Если бы такая аристократия появилась, жесткость ее законов была бы невыносимой; вероятно, возникла бы серьезная опасность гражданской войны, и тогда самые страшные трагедии Греции и Рима разыгрались бы на куда более обширной сцене, пока какой-нибудь новый Цезарь не положил бы конец мечте о свободе.