Десять лет тому - Иона Эммануилович Якир

И. Э. Якир

Перевод с украинского на русский: Е. Р. Сова

Десять лет тому

(Отрывки воспоминаний старого красноармейца)

Я никогда не был военным и раньше не разбирался в военном деле.

Начал я свою карьеру с того, что организовал два-три десятка сорвиголов и на грузовом автомобиле гнался за румынами от Кишинёва. Я думал, что если бы мы, кроме нескольких эскадронов упорной конницы, имели и пехоту, то румыны не так быстро захватили бы Бессарабию.

Итак, я начал с командования над гружёными автомобилями, с тем чтобы потом, будучи в числе других большевиков, вынужденный отойти из Бессарабии на Днестр, начать организацию красных отрядов. Так же, как и небольшая группа моих товарищей, я взялся за организацию, мобилизацию и другие вещи, готовя сборные, сводные полки, батальоны и батареи. За основу бралось имущество какой-нибудь царской части, уехавшей домой, назначался командир и береговое надднепровское крестьянство восставало против румына-помещика.

Это не всё, что мне приходилось делать в Тирасполе - центре тираспольского отряда, или, что то же самое, «особой армии для борьбы с румынской олигархией» (такое название дал Муравьёв). Мне пришлось, кроме того, командовать и - чем бы вы думали – «китайским батальоном».

Я думаю, что это был первый китайский батальон в рабоче-крестьянской Красной армии. Образовался он так... Тирасполь лежит в низине на берегу Днестра. Во время пребывания в Тирасполе непрерывный огонь румынских батарей, разгром штабного дома, ежедневные потери товарищей, отсутствие хотя бы какой-либо связи с центром усугубляли выдержанность небольшой группы товарищей, взявшихся тогда организовать красные полки.

Нашей подпоркой, вокруг которой мы формировали новые части, был знаменитый пятый конный заамурский полк. Он целиком от старой армии остался без единого офицера - заамурца - они все бежали, и потом вполне проявил себя, как замечательная красная часть. Заамурцы все называли себя большевиками и многие из них впоследствии и стали действительно большевиками.

Итак, был у нас пятый заамурский, под командой Кокарева, отряд Котовского, тоже конный, несколько бессарабских батарей и потом наши сформированные первый бессарабский надднестрянский полк, второй и так далее.

Настроение было воинственное. Братва ненавидела румын, потому что по эту сторону Днестра видны были свои родные поля, где не так давно мужик почувствовал свободу, поделил помещичью землю, и где помещик теперь, с помощью румын, мстил за это ожесточённо, кровожадно... Только заамурцы были издалека, но и они держались крепко и не расходились.

Людей вообще было не много и воевать было трудно. Мимо нас что ни день на всяких поездах, паровозах, лошадях казённых и крестьянских многими десятками и сотнями тысяч ехал на север «румынский фронт.» Мужик не хотел воевать, не мог. Он устал... Наши митинги, уговоры на станциях не давали положительных результатов, только единицы из тысяч оставались с нами.

Крестьянство херсонского берега также подстрекать на массовое движение не удавалось. Приходилось довольствоваться своим земляками - бессарабцами, которые не имели дома, ненавидели оккупантов - румын и своих помещиков. Только в середине февраля Одесса начала понемногу присылать отдельные отряды, но своей организованностью и дисциплиной они превысили наши худшие ожидания.

У нас был военный совет, в состав которого входило по одному представителю от сотни, экскадрона, батареи и отдельной части. Этот совет решал дело, имея свой президиум, секретарями которого были Ваня Рожков и я. Кроме этого, совет имел штаб и командующего.

Командовал у нас товарищ Венедиктов, который после погиб на Дону. Потом у нас Генкварм, Дегенарм и всякие другие армии. Сейчас уже всего не вспомнишь точно. Первым был товарищ Левензон, вторым Гарькавый.

Был и свой суд, во главе которого стоял товарищ Мейерсон. Все эти основные роли были в руках упорных ребят - большевиков (некоторые из них выбрались в Советскую Россию).

Тяжело было командовать, откровенно говоря. Соберётся человек полтораста совета, всяк по-своему - и ничего не добьёшься.

Я вспоминаю, как приехал к нам Муравьёв на главнокомандующего. Все были довольны. Наконец - начальство, руководство, определённые перспективы. Собран совет. Муравьев хорошо говорил, большой был демагог, предателем он сделался позже, ударил он себя кулаком в грудь, да как нападёт на нас: «Моя доблестная первая армия, - говорит, - умирает под Рыбницей, а вы, предатели, не наступаете на Бендеры»... Никто, надо сказать, нам и не приказывал наступать. Мы и так сами дважды пробовали и нам удавалось с большими потерями перебираться через реку, да не только перебираться, но и гнать вёрст на З0 - 40 регулярную румынскую армию, а там не хватало силы, не с чем было, ну, и отступали.

Тем не менее, речь растрогала, некоторые дяди даже заплакали: «Как же это, первая мрёт, а мы вот что.» Ну и пошли в третий раз. Пошли, хорошо сражались, много потеряли и... - снова отошли. Отошли мы, очухаться не успели, приказ от главнокомандующего: «Немедленно всей армией отходите через Одессу на север. Немцы вам в тыл зашли.» Вот это уже совсем новость была, неожиданность. Какие немцы, откуда они, чего им здесь надо? Однако начали грузиться на поезда. Грузиться было оно не легко. Не хотят дядьки ехать. Не видят они немца, а дом, румына видно, и не могут понять они сразу, как это можно бросать своё поле и куда-то идти.

Почти всех, однако, уговорили. Одна батарея не поехала. Так и осталась с четырьмя пушками на берегу Днестра продолжать войну с румынами, отбивать свою землю. Уж как мы их уговаривали, ничто не помогло - не убедили. Что было дальше с этой мужицкой, по-своему крепкой батареей, когда ей в тыл зашли австро-немецкие корпуса, а с фронта насели румыны - не знаю. Думаю-разошлись, а, может, и драться со всеми начали.

Мысль бежит, путается. Многое забыто, как-то боишься забыть и остальное.

Так вот было это в одну трудную ночь. Я был дежурный по отряду, лежал на соломе в доме и только и того, что поднимал меня с соломы телефон: то с одной заставы, то с другой звонят - кто по делу «разведка румынская появилась», кто без толку, просто так - грустно слушать ночью редкие взрывы пушечные, тарахтение пулемётов. Замотался я до предела. Да и кто не замотался в эти тяжёлые первые месяцы тяжёлого года!

Утром кто-то будит в сотый раз. Ночь на фронте прошла спокойно. Продрав глаза, передо мной в какой-то синей кофте китаец.