Георгий Полонский - Рыжий, честный, влюбленный
– Кстати, – засмеялась учительница, – аппарат был в неисправности! Сам господин завуч захотел проверить на нем свою сообразительность – и теперь весь в бинтах и пол-лица дергается!
– Вот видите! Видите!
– Да, но господин завуч, даже контуженный, не скажет ведь при всех, что ему ПРОТИВНО ХИТРИТЬ! Нет, фру Ларсон, трудность в том, что и прежде Людвига увлекали больше стишки да песенки, чем практическая хитрология! Не в тренажере, а в нем, в самой, так сказать, душе его случилось «короткое замыкание»; вот когда и почему – это вам лучше знать...
– Значит, ничего... совсем ничего утешительного вы не скажете?!
Фру Алиса прошлась по гостиной, остановилась над сумкой с рыбой. Проникновенно и грустно глядя на карпиков, она подытожила:
– Учитель, дорогая фру Ларсон, не в силах забраться в каждую из 30-ти душ... высморкать каждый из 30-ти носов... Вам – проще, у вас только пятеро. И если они карпиков недополучат – это не страшно... А вот если любящий взгляд вовремя не перехватит их мысли, если допустит, чтоб они по опасному руслу пошли... это, как вы сами понимаете, гораздо, гораздо хуже... Хотелось мне застать господина Ларсона, ну да ладно...
– А с Людвигом как же? Я все-таки приведу его...
И Мама Лора вышла. В узком коридоре ее чуть не сбил с ног Людвиг, обхвативший большой пакет. Он крикнул:
– Ма, я скоро! Я только туда и сразу обратно...
– Куда «туда»? Ты нужен сию минуту! А ну вернись!
– Я ско-о-рооо!- это она услыхала уже издали.
Вышла в коридор фру Алиса, поправляя свою сумку на длинном ремне. Она скорбно улыбалась, она всем сердцем сочувствовала госпоже Лоре Ларсон... Но она отвечала за тридцать душ, а Мама Лора – за пять; чья доля труднее?
Глава 7.
«Мы прибьем твои уши к дверям!»
Лаура, Луиза и Лео переглядывались непонимающе, прислоненные к стенке коридора: странное что-то творилось со старшим братом! Да, на этот раз – со старшим, с Лабаном. Буря, девятый вал! Он просто сатанеет от злости!
– Глаз не отводить! – командовал он, и лицо его поражало красными пятнами, признаком крайнего раздражения. – По очереди дыхнуть на меня! От кого пахнет медом – тот и вор!
– На, на, убедись, – первой дыхнула Луиза. – Я и не видела твоего меда... В чем он был-то?
– Не мед, а медовые пряники, – отвечал Лабан. – Целых пять фунтов... Открывайте глотки!
Лаура дернула плечом:
– Если б знали, уж конечно, тяпнули бы, можешь не сомневаться... Ты знал, Лео?
Тот, очкастый, хотел что-то сказать, но Лабан не позволил:
– Молчать, Хорек! Словам все равно не поверю – только запаху!
А тут из гостиной появилась Мама. Она была расстроена не меньше Лабана:
– Дети, кто стянул рыбу? Ну? Карпиков, которых я принесла только что...
Однако, изумленный их вид все отрицал. Лабан ходил взад-вперед, как маятник:
– Ну и семейка! У тебя – карпиков... у меня – пряники... И главное, в надежном месте были!
– А я поставила на виду, тут, в гостиной... – Мама честно пыталась вспомнить все. – Мы беседовали с фру Алисой... и никто из вас... Клянусь моей первой добычей, это сделала...
Мама сама себе прикрыла рот: такого дикого подозрения не должны слышать дети! Потом она сдавила себе виски:
– Нет, нет, я не имею права... Это сумасбродная мысль. И, главное, антипедагогичная...
Бедная, ограбленная госпожа Лора Ларсон повернулась и пошла по коридору, как лунатик, произнося еле слышно:
– Но это она, больше некому. На три дня мог быть обед! Учительница! Воспитатель! И я должна загонять ребенка в такую школу! С ума сойти...
– Уже два продукта – тю-тю! – сообщил Лео то, что и без него все уже поняли.
– От вас, и правда, не пахнет, – сказал Лабан задумчиво. – А где дурачок-то наш? Где Людвиг? – это было спрошено тихо, а потом - громовым голосом: – ЛЮДВИГ!!!
Из глубины коридора явился наш герой. Может быть, с начала истории у него в первый раз такое выражение на физиономии – ясного и спокойного удовлетворения.
– Ел мои пряники в уборной? – надвигался на него Лабан с жуткой улыбкой.
– Во-первых, они не твои, – отвечал Людвиг. – Во-вторых, можешь проверить... – он сам шагнул к брату и дыхнул на него. – Ну что? А в-третьих, этот пакет я передал моим друзьям, которых ты одурачил и объегорил!
Лабан в тот миг понял, что так оно и было... но продолжал спрашивать:
– Зайцам? Ну если это правда... Если только это правда...
Тут Лео сообщил, что был, в самом деле был у Людвига какой-то пакет! И зачем-то ведь ползал он под кроватью... значит, все сходится. Лаура стала допытываться, кто дороже Людвигу – собственные сестры и братья или совершенно чужие зайцы? А Луиза вспылила:
– Тогда сматывайся вообще к этим своим зайцам! ТЫ – НЕ ЛИС!
Из этого выкрика они потом сделали злой стишок, целое издевательство в рифму! Но это позже, а теперь все они кинулись на Людвига! Злы были по-настоящему: всем хотелось ароматных медовых пряников, и все были готовы избить придурка, который лишил их лакомства из-за идиотских своих «принципов»!
Была погоня по хитрой, путанной коридорной системе ларсоновского дома... Поймали Людвига довольно легко. Он сразу схлопотал несколько затрещин...
А потом из рук в руки стали переходить маски разнообразных животных – они валялись в детской, они служили и просто забавам, и так называемым «полезным играм», то есть – охотничьим упражнениям и тренировкам. И вот младшие Ларсоны стали эти маски примерять Людвигу, насильно напяливать их на его лицо! Двое держали его, отбивающегося и уже уставшего, а еще двое подбирали маски поуродливее и поглупее! Буйная радость мщения молодых лисят... Радость эта удвоилась, учетверилась, когда рождался тот самый злой стишок! Вот какой:
Ну и братец у нас – его только в музей!Чтобы все с отвращением видели:Вот посмешище леса, лопух, ротозей,Чудо-юдо, ошибка родителей!
Если в пользу чужихты свихнулся, милок, –Отправляйся к своим зайцам-кроликам!Мы возьмем еще с них, лопоухих, налог!Доведем это племя до нолика!
Может быть, ты – Гусак?Может быть, – Павиан?Может быть, ты из рода Овечьего?Кто б ни был – Ишак,Поросенок,Баран,Нам с таким церемониться нечего!
За подмогу чужим, посторонним зверямМы прибьем твои уши к дверям!
Стишки накручивались еще и еще, не желая кончаться, они уточняли и совершенствовали способ наказания, которое грозило Людвигу:
Проучить его надо, изменника -Привязать его у муравейника!Пусть покажут его Муравьи -КТО ЧУЖИЕ ЕМУ, КТО – СВОИ !
После долгих издевательских примерок остановились на маске Барана. В ней Людвига повели в столовую, к родителям, причем сестры успели связать ему руки за спиной, чтобы он не сорвал, не скинул маску...
Глава 8.
У папы – заветное слово. У Лабана – крутое дело. А у Людвига – поцелуй натощак...
– Кто это у нас в гостях? – воскликнул Папа, сразу включаясь в игру. Он только что вернулся с работы (то есть с охоты), он еще не знал, что это у детей не игра, а кое-что похуже. – Гляди, Лорочка: дети уже забыли про твоих карпиков, им весело... Забудь и ты, милая.
– Погоди радоваться, – остановил отца Лабан. – Этот ненормальный обманул меня! Я учил его... я дал ему сногсшибательный урок, а он... он предал меня! Обманул... обжулил...
– Тебя? Учителя своего? – переспросил Папа и сделал неожиданный вывод: – Значит, у вас обоих большие успехи в хитрологии и обмановедении! Вас поздравить надо!
– Зайцев поздравь! – Лабан даже зубами скрипнул. – Это они, безмозглые, наворачивают сейчас пряники, которые я купил, я лично!!!
Из-под маски Барана послышалось уточнение:
– На их монеты. Из их копилки...
– Да они мне совали их сами! Упрашивали, чтобы взял! Не ври, что не помнишь!
– Потому что они доверчивые... а ты их ... это... объегорил... Да снимите же маску с меня! Надоело! – дернулся Людвиг, задыхаясь от всего сразу – и от бараньей морды, и от возмущения...
Папа поднял его маску так, что лицо она открыла, но шапочкой осталась на Людвиговой голове. Отец честно хотел понять:
– Погодите... где были пряники? Позвольте: пряники или карпики? Какие-то 22 несчастья у вас сегодня!
– Карпики – это другая история! – сказала Мама. – О, как бы я хотела глянуть сейчас на чью-то плиту... с поличным поймать кого-то за лапу! – и зубами Мама рванула свой шелковый платочек так, что он затрещал...
Конечно, врубаться во все это папе пришлось долго. Когда главные факты улеглись в его мозгу, когда оба родителя узнали про последний «подвиг» младшенького, тяжкое молчание повисло над столом. Такая правда плохо переваривалась.
