Стивен Элбоз - Страна привидений

Справедливости ради следует отметить, что Эван вовсе не собирался лезть на это дерево. По крайней мере, сначала. Сперва он просто раскачивался на одной из нижних веток, но вскоре обнаружил, что может закинуть ноги на следующую. Он так и сделал и, подтянувшись, уселся на нее верхом. Отсюда оказалось рукой подать до следующей ветки — и так далее. Карабкаясь, Эван раздвигал листву и заглядывал в многочисленные окошки большого дома.

На нижнем, цокольном этаже вся мебель оказалась очень темной и старой, на каминных полках были расставлены маленькие вазочки-свечи с фитилями для зажигания. Но еще интереснее оказались фотографии. В каждой комнате, на каждой стене висели рамочки с фотографиями одного и того же мальчика, наверное, ровесника Эвана. Мальчик открыто и самоуверенно улыбался. Некоторые фотографии были официальными портретами, но чаше всего попадались просто любительские снимки, на которых мальчик был запечатлен то с собакой, то с пони, то в окружении разного количества восхищенных взрослых. В некоторых комнатах все портреты были украшены черной ленточкой.

Эван взобрался еще выше. Многие комнаты на первом этаже были совершенно пустыми, с выгоревшими и отслоившимися от стен обоями. Именно поэтому, когда Эван заметил занавески в сводчатом окне над самым портиком, в нем пробудилось любопытство, и он осторожно пополз по ветке на разведку.

Едва заглянув в окно, он понял, что эта комната принадлежит ребенку. Мальчику. Об этом говорили расставленные на полках игрушки. Но чем дольше Эван всматривался внутрь, тем сильнее ему казалось, что в комнате не все в порядке. Во-первых, все игрушки были очень старыми (почти как музейные экспонаты), а во-вторых, они были так аккуратно расставлены и разложены, что никому и в голову не пришло бы, что с ними когда-то играл ребенок. И вообще, вся комната была какая-то неправильная. Глядя на аккуратно застеленную постель и ровные ряды книг, стоящих корешок к корешку, Эван с невольной нежностью вспомнил собственную берлогу, с валяющимися повсюду носками и комиксами.

И тут Эван понял, на что похожа эта странная комната. Это был храм.

Не успел Эван подумать об этом, как увидел, что в комнате кто-то есть и с ужасом понял, что не имеет никакого права подглядывать в окошко. Человек сидел в темном углу за маленьким столиком, и лицо у него было грустное и несчастное. Должно быть, он почувствовал, что за ним наблюдают, потому что внезапно поднял голову и встретился глазами с Эваном. Грусть моментально исчезла из его глаз, сменившись бешенством. Мужчина бросился к окну, распахнул его и высунул голову наружу.

— Какого черта ты тут играешь, мальчик?! Это частное владение! Ты понял? Убирайся отсюда! Слезай немедленно, слышишь, что я тебе сказал?! Слезай, если не хочешь, чтобы я взял палку!

Мужчина был в такой ярости, что Эван, испугавшись, разжал руки и полетел вниз, ударился о нижние ветки и свалился на землю. Лежа на земле, Эван решил, что может рассчитывать на некое снисхождение, если не сочувствие со стороны мужчины, но не тут-то было! Человек в окне, кажется, еще больше разозлился.

— Малолетний разбойник! — громыхал он. — Убирайся с глаз моих! Если я еще хоть раз увижу тебя, то…

— Но доктор Мальтус! — вскричал Эван. — Меня зовут Эван Найлз. Вы сами пригласили меня сюда… Помните?

Доктора Мальтуса нисколько не тронули его слова. Он лишь нахмурился и рявкнул:

— Мне плевать, кто ты и откуда явился! Если я еще хоть раз увижу, что ты лезешь на это дерево, я изобью тебя до полусмерти! Ты хорошо меня понял?!

Эван горестно покивал.

Окно с грохотом захлопнулось, свирепое красное лицо скрылось, а несчастный Эван остался лежать на земле.

— Я, между прочим, мог ногу сломать, — горько сказал он. — И никому бы дела не было! И никто…

Он замолчал, нащупав под густыми зарослями сорной травы что-то холодное и гладкое. Эван осторожно раздвинул траву и посмотрел вниз. Он увидел небольшую металлическую табличку, привинченную к мраморной плите. На табличке были выбиты какие-то слова, и Эван, шевеля губами, прочитал:

«Я посадил это дерево в память о моем любимом сыне, Зигмунде, с которым я был жестоко и бессмысленно разлучен в этой жизни…» Дальше стояла дата. «Пусть это дерево вырастет большим и сильным и никогда не будет срублено юным, как жизнь моего сына. Память о нем останется со мной навеки» Внизу было высечено имя — Хью Мальтус.

— Жуть! — пробормотал про себя Эван. — День его смерти будет как раз завтра. Годовщина.

Тут он услышал, будто кто-то хихикнул, и быстро поднял голову. В одном из слуховых окошек он увидел лицо. Бледное и расплывчатое. Но Эван сразу узнал его.

Это был мальчик с фотографий!

Глава четвертая

У Эвана просто голова шла кругом от только что увиденного, но тут, к счастью, миссис Маллиган позвала его к ужину (сама она называла эту трапезу чаем).

Миссис Маллиган оказалась ужасной кухаркой. Во-первых, она не имела никакого представления о здоровом питании, а во-вторых, ей и в голову не приходило соотносить свое меню со стоящей на дворе жарой.

— Добрая простая пища для добрых простых людей! — угрюмо заявила она, ставя перед мальчиком миску с дымящейся тушеной бараниной. Кружочки жира плавали среди картошки и разваренной перловки, а безвкусные скользкие клецки, которые сначала показались Эвану милосердно маленькими и податливыми, на деле оказались настоящими айсбергами, таящими большую свою часть под поверхностью супа.

Пока Эван обливался потом над каждой ложкой, мисс Маллиган сообщила, что доктор не любит принимать пищу в обществе и предпочитает ужинать в одиночестве.

«Да уж! — подумал про себя Эван. — Мне кажется, доктор Мальтус вообще не любит никакого общества!» И зачем только он пригласил Эвана?!

Разумеется, он ничего не сказал экономке о лице в окне. Миссис Маллиган не производила впечатления понимающей слушательницы. Вместо этого Эван попытался похоронить увиденное под грудой более или менее правдоподобных объяснений. В конце концов, он мог испугаться собственного отражения в окне! Но как он ни старался, до конца убедить себя так и не получилось.

Миссис Маллиган, как и доктор, не стала ужинать вместе с Эваном. Сидя напротив него, она уткнулась в вечернюю газету и время от времени возмущенно фыркала, наталкиваясь на сообщения об очередном убийстве или скандале. Когда сгустились сумерки, она зажгла свечу.

— Миссис Маллиган? — окликнул ее Эван.

Экономка посмотрела на него поверх очков, выражение ее лица не предвещало ничего хорошего.

— Миссис Маллиган, а как погиб сын доктора?

— Лучше тебе не задавать таких вопросов в этом доме! — отрезала она, громко перевернув страницу.

— Но это же было очень давно!

— Для доктора это будто вчера!

— Ну, пожалуйста, расскажите!

Опустив глаза и сделав вид, что читает, экономка быстро сказала:

— Он рухнул с жуткой высоты, прямо с крыши дома. Полагают, вылез из окошка, хотел вскарабкаться на крышу. Тот еще был сорванец, скажу тебе! Столько горя причинил отцу!

— Он упал на то место, где сейчас растет огромное дерево? — уточнил Эван.

Миссис Маллиган с удивлением посмотрела на него.

— На то самое! С тех пор доктор и запретил трогать сад. А уж какой был сад — одно загляденье! Запросто мог серебряный кубок выиграть на конкурсе садов, вот так-то… — Тут миссис Маллиган поняла, что слишком заболталась, и сердито подскочила на своем месте: — Довольно болтать! Болтовней горшки не вычистишь.

Она убрала со стола. Возле раковины стояло старое радио — единственный предмет роскоши, одобренный миссис Маллиган. Настроив радио на еле слышное выступление какого-то духового оркестра, экономка принялась скрести посуду, по локоть опустив руки в мыльную пену. Вечер выдался тихим и невыносимо душным. Через открытую дверь в кухню летели мотыльки и, устремляясь на огонек свечи, сгорали и падали, как осенние листья.

Услышав какой-то шум над головой, Эван поднял глаза к потолку.

— Доктор ложится спать рано, — пояснила миссис Маллиган, вытирая руки полотенцем. — Он рано ложится и рано встает, вот как. А за ним и во всем доме так повелось.

Эван понял намек. Значит, и он тоже должен немедленно отправиться в постель. Мальчик беспокойно заерзал на стуле. Ему было ужасно жарко, и он ни капельки не устал.

Миссис Маллиган подняла свечу, свет пробежал 170 полкам с сине-белыми фарфоровыми тарелками.

— Я покажу тебе твою комнату, — сообщила она, направляясь к выходу из кухни. Эван поплелся за ней. Он почти ничего не видел в темноте, но почувствовал, как холодный пол кухни, выложенный плитами, сменился мягкими половиками холла.

На лестнице он шепотом спросил: