Уильям Николсон - Побег из Араманта
Настало время школьного завтрака. Во время перемены Бо и Кестрель постарались незаметно выскользнуть из класса. Не тут-то было: Мампо увязался следом.
– Исчезни, – поморщилась Кесс.
Однако сопливый урод и не думал исчезать. Он просто семенил за ними, не отводя глаз от новой соседки. Время от времени, хотя его никто не спрашивал, дурачок бормотал: «Кесс хорошая». И утирал мокрый нос рукавом рубашки.
Девочка решительно пробиралась к выходу.
– Ты куда, Кестрель?
– Подальше отсюда. Ненавижу школу.
– Да, но ведь… – Бо не нашелся что сказать. Разумеется, сестра ненавидела школу. А кто из них любил? Однако все ходили.
– Как же оценка нашей семьи?
– Не знаю. – Маленькая мятежница ускорила шаг.
Мампо – дурачок первым увидел на щеках Кестрель дорожки от слез. И не смог этого вынести: бросился к «подружке», облапил ее немытыми руками, заскулил, полагая, что утешает ее:
– Не плачь, Кесс. Я твой друг. Только не плачь.
– Отвяжись! – сердито оттолкнула его девочка. – Ты воняешь!
– Я знаю, – смиренно потупился Мампо.
– Пойдем, сестренка, – сказал Бомен. – Сядешь на свое место, и Бач от тебя отвяжется.
– Нипочем не вернусь, – ответила Кестрель.
– Но ведь надо.
– Я расскажу папе. Он все поймет.
– И я пойму, – вмешался сопливец.
– Убирайся! – заорала ему в лицо новая соседка. – Убирайся, пока я тебе не надавала!
Она замахнулась кулаком, и мальчик упал на колени.
– Ударь меня, если хочешь, – захныкал он. – Пожалуйста, я готов.
Рука нарушительницы спокойствия замерла на полпути. Девочка удивленно уставилась на приставалу. Бомен похолодел. Внезапно, против своей воли, он ощутил, что это значит – быть вечным изгоем. Холодный ужас и пронизывающее одиночество сковали мальчика с ног до головы; ему захотелось кричать в голос, требуя хоть капли доброты и сострадания.
– Она пошутила, – промолвил Бо. – Она тебя не тронет.
– Пусть колотит, если ей нравится.
Полные немого обожания глаза дурачка заблестели, соперничая с мокрой верхней губой.
– Скажи, что не станешь его бить, Кесс.
– Не стану, – эхом откликнулась девочка и опустила кулак. – Руки марать неохота.
Она развернулась и быстро зашагала по улице. Бомен тронулся следом. Мампо выждал немного и тоже побрел за ними.
Не желая посвящать его в беседу, Кестрель заговорила с братом на языке мыслей:
Не могу я так дальше, не могу.
А что нам еще остается?
Не знаю. Надо что-то придумать. Что угодно, и поскорее, а не то я просто взорвусь.
Глава 3
Очень громкие грубости
Покидая ненавистную школу в компании брата и Мампо, Кестрель еще не знала, куда направляется. Ноги сами понесли ее по четвертой главной улице города к центральной арене – туда, где высилась Поющая башня. Арамант имел форму круга, вернее даже, барабана – из-за высоких крепостных стен, возведенных в незапамятные времена для защиты горожан от воинственных племен, обитавших на равнинах. Вот уже многие века никто не осмеливался бросить вызов жителям великого Араманта. И все-таки люди по-прежнему не стремились наружу. В самом деле, чего они там не видели, в этом широком мире, раскинувшемся за крепкими стенами? К югу расстилался усеянный камнями берег, и волны великого океана с грохотом накатывали на него днем и ночью, а далеко на север, до самых горных пиков, тянулись унылые, безлюдные пустыни. Ни еды, ни уюта, ни безопасности. Тогда как здесь, внутри, можно было найти все, что требовалось для жизни, – более того, для жизни очень даже неплохой. Любой в Араманте осознавал, какое это счастье – родиться в подобном редкостном приюте покоя, изобилия и равных возможностей для всех и каждого.
Город разделялся на кольца-округи. Крайний из них, Серый, вечно скрытый под тенью крепостных стен, состоял из больших зданий-кубов, рассчитанных на множество тесных квартир. За Серым плавно поднимался Коричневый округ с его некрупными домишками, а еще чуть подальше располагались Оранжевые односемейки с крохотными террасами – здесь и жили Хазы до сих пор. Ближе всего к середине лежало широкое Алое кольцо: ласкающий взгляд лабиринт из плавных дорожек, личных садиков и просторных особняков. Каждый из домов чем-то выделялся среди прочих, хотя, разумеется, все они были выкрашены в ярко-красный цвет. И наконец, в сердце города возвышался Белый округ. Здесь находился Дворец императора, и сам Креот Шестой, Повелитель и Отец Араманта, ежедневно взирал отсюда на своих детей и подданных. Внушительные в их чистой и строгой красоте дома властителей сияли мрамором или отполированным известняком. Слепили глаза величественные колонны Зала Достижений, в котором выставляли напоказ оценки каждой из городских семей, а напротив, по ту сторону площади с памятником императору Креоту Первому, сияли многочисленные окна Коллегии экзаменаторов: тут заседал Экзаменаторский совет, главный орган управления в Араманте.
Примыкая к Белой площади, сразу же за мощными стенами дворца, на перекрестье четырех основных улиц располагалась городская арена. В былые времена ее грандиозный округлый амфитеатр собирал на своих трибунах всех до единого жителей, когда требовалось обсудить какой-то важный вопрос или же избрать нового правителя. После введения системы оценок необходимость в этом отпала, да и нынешние горожане вряд ли разместились бы на девяти беломраморных ярусах. Так что теперь сюда приходили повеселиться и послушать музыку. Разумеется, здесь же проводился и Великий экзамен, на который ежегодно являлись главы всех семейств и от которого зависели их оценки.
Посередине арены, прямо на круглой мраморной сцене, стояло деревянное сооружение, известное как Поющая башня. Ничего более нелепого и придумать было нельзя: темная, несимметричная постройка, лишенная простоты и благородства формы, столь характерных для Белого округа, раскачивалась и скрипела с каждым налетевшим ветерком, а при сильных порывах издавала и вовсе тоскливый плач. Не проходило и года, чтобы на собрании Экзаменаторского совета кто-нибудь не предложил разобрать ненужную конструкцию и возвести на ее месте новый, более подобающий символ города, но всякий раз предложение отклонялось – поговаривали, будто бы самим императором. Простой народ относился к башне с почтением: все-таки она была ужасно старая и, казалось, вечно стояла на этом месте, к тому же, согласно древней легенде, в один прекрасный день она собиралась запеть снова.
Кестрель всегда любила башню – за ее непредсказуемость, за полную бесполезность и даже за протяжные унылые стоны, которые так не вписывались в общую благополучную картину Араманта. Порой, когда жизнь казалась особенно невыносимой, девочка сбегала вниз по девяти ярусам, садилась на булыжники у мраморного подножия и беседовала с башней час-другой. Конечно, та не понимала ее, и жалобный скрежет ничем не напоминал человеческую речь, однако странным образом утешал в печали. Иногда ведь нам достаточно просто выговориться, выплеснуть накопившиеся обиды, почувствовать, что мы не одиноки, верно?
Вот и в этот ужасный день Кесс невольно устремилась к арене. Отец еще не вернулся из библиотеки, а мама с Пинпин была в клинике: врачи оценивали здоровье малышки. Куда же еще оставалось идти? Позднее мятежницу обвинили в заранее подготовленном хулиганстве, но какая же из нее злоумышленница? Кестрель повиновалась порыву, не думая, что будет делать дальше. Вот Бомен, тот предчувствовал беду, шагая следом за сестрой. Что же касается Мампо, то мальчик попросту плелся за первой и единственной школьной подругой.
Дорога в центр миновала «Общество ткачей». Шел обеденный перерыв, и ткачи высыпали во двор на разминку.
– Тронем землю! Тронем небо! – кричал их тренер. – От себя все больше требуй!
Работники усердно сгибали спины и выпрямлялись, тянулись кверху – и снова к носкам ботинок, стараясь не отставать друг от друга.
Чуть позже детям повстречался дворник. Мужчина сидел у тачки и обедал.
– Надеюсь, у вас найдется немножко мусора, чтобы бросить на мостовую? – печально спросил он. Близнецы порылись в карманах. Бомен вытащил подгоревший гренок, взятый утром якобы на обед, чтобы не обижать маму.
– Просто урони его, – оживился уборщик.
– Зачем? Я сразу положу в вашу тачку.
– Ну конечно, делай за меня мою работу, – пригорюнился мужчина. – Какое вам дело, продвинусь я когда-нибудь или нет, когда никто ничего не выкидывает? Не спрашивайте себя, сведу ли я концы с концами. Вы из Оранжевого и всем довольны. Кого волнует, что я тоже хочу исправиться, как и любой другой! А вот попробовали бы некоторые пожить в Сером округе! Моя жена, к примеру, с ума сходит по тем хорошеньким квартиркам из Коричневого с их маленькими балкончиками.
Обугленный хлеб выпал из руки мальчика.
– Вот и хорошо, – обрадовался дворник. – Пожалуй, я сначала полюбуюсь, а потом уберу его.
