Сергей Козлов - Ежик в тумане

Холодно, тихо стало в лесу. Заяц прислушался – ни звука. Лишь осинка на том берегу дрожала последним листом.

Заяц спустился к реке. Река медленно уводила за поворот тяжелую, темную воду. Заяц встал столбиком и пошевелил ушами.

– Холодно? – спросила у него Травинка.

– Бр-р-р! – сказал Заяц.

– Мне тоже, – сказала Травинка.

– И мне! И мне!

– Кто говорит? – спросил Заяц.

– Это мы – трава. Заяц лег.

– Ой, как тепло! Как тепло! Как тепло!

– Погрей нас! И нас! И нас! Заяц стал прыгать и ложиться. Прыгнет – и прильнет к земле.

– Эй, Заяц! – крикнул с холма Медвежонок. – Ты что это делаешь?

– Грею траву, – сказал Заяц.

– Не слышу!

– Грею траву! – крикнул Заяц. – Иди сюда, будем греть вместе! Медвежонок спустился с холма.

– Согрей нас! Согрей! Согрей! – кричали травинки.

– Видишь? – сказал Заяц. – Им холодно! – Снова прыгнул и лег.

– К нам! К нам!

– Сюда! Сюда! – кричали со всех сторон.

– Что ж ты стоишь? – сказал Заяц. – Ложись! И Медвежонок лег.

– Как тепло! Ух, как тепло!

– И меня погрей, Медвежонок!

– И нас! И нас!

Заяц прыгал и ложился. А Медвежонок стал потихоньку перекатываться: со спины – на бок, с бока – на живот.

– Согрей! Согрей! Нам холодно! – кричала трава. Медвежонок катался. Заяц прыгал, и скоро согрелся весь луг.

– Хотите, мы споем вам осеннюю песню травы? – спросила первая травинка.

– Пойте, – сказал Заяц.

И трава стала петь. Медвежонок кататься, а Заяц – прыгать.

– Эй! Что вы там делаете? – крикнул с холма Ежик.

– Греем траву! – крикнул Заяц.

–Что?

– Греем траву! – крикнул Медвежонок.

– Вы простудитесь! – закричал Ежик. А травинки поднялись во весь рост и запели громкими голосами.

Пел весь луг над рекой.

И последний лист, что трепетал на том берегу, стал подтягивать.

И сосновые иголки, и еловые шишки, и даже паутина, забытая пауком, – все распрямились, заулыбались и затянули изо всех сил последнюю осеннюю песню травы.

РАДУГА

Медвежонок прижался спиной к печке. Ему было тепло-тепло и не хотелось шевелиться.

За окном свистел ветер, шумели деревья, барабанил по стеклу дождь, а Медвежонок сидел с закрытыми глазами и думал о лете.

Сначала Медвежонок думал обо всем сразу, и это «все сразу» было для него солнышко и тепло. Но потом под ярким летним солнышком, в тепле, Медвежонок увидел Муравья.

Муравей сидел на пеньке, выпучив черные глаза, и что-то говорил, говорил, но Медвежонок не слышал.

– Да слышишь ты меня? – наконец прорвался к Медвежонку Муравьиный голос. – Работать надо каждый день, каждый день, каждый день!

Медвежонок помотал головой, но Муравей не пропадал, а кричал еще громче.

– Лень, вот что тебя погубит! «Чего он ко мне пристал? – подумал Медвежонок. – Я и не помню такого Муравья вовсе».

– Совсем обленились! – кричал Муравей. – Чем вы занимаетесь изо дня в день? Отвечай!

– Гуляем, – вслух сказал Медвежонок у печки. – Так лето же.

– Лето! – взвился Муравей. – А кто работать будет?

– Мы и работаем.

– Что же вы сделали?

– Мало ли, – сказал Медвежонок. И еще тесней прижался к печному боку.

– Нет, ты мне говори – что?

– Скворечник.

– Еще?

– Камелек сложили.

– Где?

– У реки.

– Зачем?

– По вечерам сидеть. Огонь разведешь – и сиди. И Медвежонку представилось, как они с Ежиком сидят ночью под звездами у реки, варят чай в чайнике, слушают, как плещется рыба в воде, и чайник сперва урчит, а потом клокочет, и звезды падают прямо в траву и, большие, теплые, шевелятся у ног. И так Медвежонку захотелось в ту летнюю ночь, так захотелось полежать в мягкой траве, глядя в небо, что Медвежонок сказал Муравью:

– Иди сюда, садись у печки, а я пойду туда, в лето.

– А соломинку ты за меня понесешь? – спросил Муравей.

– Я, – сказал Медвежонок.

– А шесть сосновых иголок?

– Я, – сказал Медвежонок.

– А две шишки и четыре птичьих пера?

– Все отнесу, – сказал Медвежонок. – Только иди сюда, сядь к печке, а?

– Нет, ты погоди, – сказал Муравей. – Трудиться – обязанность каждого.

– Он поднял лапку. – Каждый день…

– Стой! – крикнул Медвежонок. – Слушай мою команду: к печке бегом, марш!

И Муравей выбежал из лета и сел к печке, а Медвежонок еле-еле протиснулся на его место.

Теперь Медвежонок сидел на пеньке летом, а Муравей поздней осенью у печки в Медвежьем дому.

– Ты посиди, – сказал Медвежонок Муравью, – а придет Ежик, напои его чаем.

И Медвежонок побежал по мягкой теплой траве, и забежал в реку, и стал брызгаться водой, и, если поглядеть прищурившись, в брызгах возникала каждый раз настоящая радуга, и каждый раз Медвежонку не верилось, и каждый раз Медвежонок видел ее снова.

– Эй! – крикнул Муравей в лето. – А кто обещал работать?

– Погоди! – сказал Медвежонок. И снова стал, щурясь, брызгаться и ловить сквозь ресницы радугу.

– Обязанность каждого – трудиться, – говорил Муравей, прижавшись к горячей печке. – Каждый день…

«Заладил, – подумал Медвежонок. – Ну как он не понимает, что это – лето, что оно – короткое, что оно вот-вот кончится и что каждый раз у меня в лапах сверкает радуга"».

– Муравей! – крикнул из своего лета Медвежонок. – Не бубни! Разве я не работаю? Разве я отдыхаю?

И он снова ударил по воде лапой, прищурился и увидел радугу.

ЕЖИКИНА ГОРА

Давно уже Ежик не видел такого большого неба. Давно уже не было такого, чтобы он вот так останавливался и замирал. И если кто у него спрашивал, зачем он останавливается, отчего замирает. Ежик все равно бы ни за что не смог ответить.

– Ты куда глядишь, Ежик? – спросила Белка.

– А, – сказал Ежик. И махнул лапой.

– Ты что там увидел? – спросил Муравей.

– Молчит, – сказала Белка.

– Задумался, – проворчал Муравей и побежал по своим делам.

А Ежику вдруг показалось, что он впервые увидел этот лес, этот холм, эту поляну.

Что никогда-никогда до этого ничего подобного он не видал.

«Как же так? – думал Ежик. – Ведь я столько раз бежал по этой тропинке, столько раз стоял на этом холме».

И деревья были такие необыкновенные – легкие, сквозящие, будто сиреневые, и полны такой внутренней тишиной и покоем, что Ежик не узнавал знакомые с детства места.

– Что же это? – бормотал Ежик. – раньше не видел всего?

И птицы, те немногие птицы, что остались в лесу, казались теперь Ежику необыкновенными.

«Это не Ворона, это какой-то Орел кружит над лесом, – думал Ежик. – Никогда не видел такой огромной птицы».

– Все стоишь? – спросил Муравей. – Я уже вон какую соломину оттащил, а он все стоит.

– Не мешай ему, – сказала Белка. – Он думает.

– Думает, думает, – проворчал Муравей. – Что бы стало в лесу, если б все думали.

– Подумает, и все, – сказала Белка. – Не мешай.

– Все вы бездельники, – сказал Муравей. – Все вы друг за дружку горой.

– И убежал.

А Ежик про себя поблагодарил Белку, потому что он слышал разговор где-то далеко-далеко, будто говорили на облаках, а он – на дне моря.

«Какая она добрая, – подумал о Белке Ежик. – Почему я раньше никогда ее не встречал?»

Пришел Медвежонок.

– Ну что? – сказал он. – Что делать будем?

Ежик смотрел на лес, на холм, на Ворону, кружащую за рекой, и вдруг понял, что ему так не хочется отвечать, так не хочется спускаться со своей горы… И он стал благодарно думать о том, по чьей доброте на этой горе оказался.

ПТИЦА

Все лето Заяц плел веревку, и к осени она у него стала длиной до неба.

«Приделаю крючок, – думал Заяц, – заброшу на звезду и…»

Прибежала Белка:

– Ты что делаешь, Заяц?

– Веревку сплел, – сказал Заяц.

– А зачем?

– Залезу на небо, – сказал Заяц.. – Хочешь, тебя возьму с собой?

– Возьми, – сказала Белка. Ночью высыпали звезды.

Заяц забросил крючок на самую большую звезду, и веревка тонкой паутинкой протянулась от земли до неба.

– Лезь, – сказал Заяц.

– А ты?

– Я за тобой.

И Белка побежала на небо.

Заяц полез следом, но он не умел лазать по веревке, и поэтому сильно отстал.

– Ты где? Лезь скорее! – кричала Белка из темноты. А Заяц лез и лез и уже стал уставать.

– Где же ты? – торопила Белка. Она давно забралась на звезду и ждала Зайца. А Заяц раскачивался посередке, между небом и землей, и у него не было больше сил ни лезть вверх, ни спуститься на землю.

– Ну что ты там? – спросила из темноты Белка.

– Сил нет. Не могу, – сказал Заяц.

– Ты – как по веточке, как по веточке, – сказала Белка.

Заяц раскачивался во тьме, уши его трепал ночной ветерок, он видел далеко внизу родной лес, а вверху – большую звезду и понимал, что сейчас разожмет лапы и упадет.

«Все лето плел веревку, – горестно думал Заяц, – и вот…»