Уильям Хорвуд - Ивы зимой
Нет, Тоуд не был бы Toy дом, не разработай он мгновенно план контрнаступления, чтобы вернуть шанс, поймать ускользающую на глазах славу. Он тотчас же живо заинтересовался всем происходящим и, пока все вокруг готовились к полету, обсуждая, где логичнее всего вести поиски, стал все громче и громче бубнить что-то вроде: «Бедняга Крот!», или: «Ну почему это случилось с ним, а не со мной?», или же: «Мы должны сделать все, что в наших силах».
Вдруг с криком «Как же я раньше об этом не подумал!» он бросился к парадной лестнице Тоуд-Холла, вбежал в дом, вызвал одного из слуг, дал ему какие-то распоряжения и бросился назад.
Тоуд, проникшийся великодушием и заботой? Легко сдавшийся, быстро убежденный, раскаявшийся Тоуд? Неужели это на самом деле он?
Разумеется нет. И Рэт с Барсуком вполне могли бы понять это, если бы не были так измотаны поисками и измучены горем. Кроме того, их всецело поглотило обсуждение маршрута предстоящего полета, иначе они непременно заметили бы, что здесь что-то не так. И очень даже не так.
— Друзья мои! — обратился к ним Тоуд — воплощенная забота и сострадание.
Да, будь Барсук не так занят, а Рэт не так озабочен примеркой парашюта, они смогли бы разглядеть под простоватой маской Тоуда его коварное лицо.
Тоуд же продолжил свою речь:
— Я, конечно, виноват, что не сразу проникся всей серьезностью момента, но надеюсь искупить свою вину. Время не терпит, но тем не менее полет —. это тяжелая работа на ледяном ветру. Надеюсь, вы не станете возражать, если наш уважаемый пилот-механик перехватит чего-нибудь и выпьет горячего чайку перед тем, как вновь вознестись к небесам. Я уже все приготовил. Прошу. Прямо здесь, в гостиной. Все готово и накрыто.
Пилот толком не успел понять, в чем дело, а Тоуд уже тащил его за собой по ступеням Тоуд-Холла.
Прошло некоторое время, и Рэт сказал:
— Что-то они там засиделись. Могли бы и поскорее.
Словно услышав это, Тоуд высунулся из окна и крикнул:
— Он допивает чай, Рэтти. Зайди и ты ненадолго. Пилот говорит, что и тебе не мешало бы подкрепиться, а он пока расскажет тебе, что нужно делать в самолете.
— Некогда сейчас чаи распивать, — буркнул Рэт. — Слушай, Барсук, сходи ты к ним, разберись, в чем дело. Сдается мне, что Тоуд держит там бедного парня, забивая ему голову героическими легендами о собственной персоне или потчуя галереей портретов своих предков и родственников.
— Сейчас выясним, — кивнул Барсук.
— Ребята, идите сюда оба! — не унимался Тоуд. — Барсук, ты ведь тоже продрог. Что? Пилот? Он уже идет. Сейчас-сейчас.
Барсук поднялся по лестнице и скрылся за дверью, а Рэт, оставшись один, стал забираться в кабину на пассажирское место, что оказалось нелегким делом, учитывая все снаряжение, нацепленное на Рэта, начиная со шлема и кончая парашютом. Усевшись и переведя дух, Рэт нетерпеливо посмотрел на двери Тоуд-Холла.
— Ну где вы там? — крикнул он.
— Уже идет, — донесся из окна голос Тоуда. — Сейчас, сейчас…
Затем — снова тот же голос:
— Удачи вам, сэр. Преклоняюсь перед вашим мужеством.
Эх, если бы в тот самый миг Рэт не стал устраиваться поудобнее, разбираясь с подушками и ремнями! Если бы он только посмотрел в ту сторону, откуда должен был появиться пилот! Он бы не мог не увидеть тогда мистера Тоуда, облаченного в летную амуницию пилота, раздувающегося от гордости за победу, одержанную над беднягой пилотом в борьбе за снаряжение и право управления самолетом.
Если бы он просто повнимательнее присмотрелся к Тоуду, замаскировавшемуся под пилота, скатывающемуся по лестнице с парашютом на животе, подбадривающему самого себя криками: «Удачи тебе, старина! Удачи! Мы с Барсуком воздаем вам честь, наши храбрецы! Правда, Барсук?»
Барсук и в самом деле ничего не имел бы против чествования храбрецов, не запри его Тоуд в курительной комнате, захлопнув дверь, — уже после того, как ему удалось связать пилота и стащить с него все летное снаряжение. А теперь Барсук лишь яростно рычал и ругался, но, увы, его крики не были услышаны Рэтом, так как окна курительной комнаты выходили на другую сторону.
— Ха-ха! — радостно вопил Тоуд, подбегая к аэроплану, и прежде, чем Рэт успел поинтересоваться у якобы пилота, почему тот вдруг так резко переменился, став толще, приземистее и меньше ростом, было уже поздно!
Не тратя лишних слов и не устраивая бесполезных дискуссий, Тоуд влез в кресло пилота и включил зажигание.
— Хо-хо! — продолжал завывать Тоуд, когда мотор заревел и послушная движению штурвала машина покатилась вперед.
— Хе-хе! — не унимался Тоуд, разгоняя самолетик по взлетной полосе, начерченной на лужайке.
— Это же так легко! — вопил он во весь голос. — Это легко и просто! Это здорово и весело! Раз — и готово!
И даже сейчас, прикинув, что к чему, Рэт мог бы отстегнуться и спрыгнуть с разбегающегося и трясущегося на кочках, но все еще не взлетевшего аэроплана, движимого неуверенными и бестолковыми командами Тоуда.
Но Рэт не сделал этого. Его, впрочем, несколько удивила резкость старта и неравномерность разгона. Потом он изрядно встревожился, видя, как неумолимо надвигаются прибрежные ивы, а самолет и не думает взлетать. Наконец, в последнюю секунду подпрыгнув на какой-то изрядной кочке, машина вздрогнула и устремилась в небо, припадая на одно крыло. Казалось, что взлет произошел скорее по собственной воле железной птицы, чем от умелого управления пилота.
А затем — затем они полетели вверх и вдаль, ввинчиваясь и врезаясь в небесную гладь. Тоуд в диком восторге даже вскочил на сиденье, обернулся и приветливо помахал обмершему от ужаса Рэту.
— Я лечу! — орал Тоуд себе, пассажиру и всему миру. — Я могу! Я умею! Я буду летать!
V ЗЕМЛЯ!
Если в голове Тоуда и были какие-то мысли об авиационной разведке местонахождения Крота, то они улетучились в тот самый миг, когда самолет оторвался от земли. Но даже в этом случае, веди он машину ровно и прямо, Рэт сумел бы осмотреть хотя бы часть намеченной территории. Но Тоуду было не до того. В его неумелых руках аэроплан словно ожил и проявил при этом весьма своенравный характер. Тоуд, одной лапой держа штурвал, а другой, чтобы не вывалиться, цепляясь за спинку сиденья, выделывал такие акробатические этюды, что стало ясно: он не только забыл о цели полета, но и явно перестал обращать внимание на безопасность — как свою, так и пассажира.
Взлет оказался настолько стремительным, а подъем — крутым, что Рэт от неожиданности сполз было на дно кабины, но, собравшись с духом, вскарабкался-таки снова на сиденье, впившись передними лапами в деревянную обшивку фюзеляжа.
— Тоуд! Мерзкий и противный Тоуд! Немедленно прекрати! — пытался докричаться до горе-летчика Рэт.
Но все крики и команды были безрезультатны. Казалось, уже ничто не сможет спасти обоих аэронавтов от страшных последствий безумного тщеславия Тоуда. Хуже всего было то, что на каждый победный вопль Тоуда машина отвечала резким покачиванием или очередным рывком. Так продолжался этот безумный подъем, но стоило Рэту хоть чуть-чуть приноровиться к тряске и оглядеться вокруг со своего места, как самолет, клюнув носом, вдруг резко пошел вниз, едва не выбросив из своего чрева пассажира.
— Тоуд! — взвыл Рэт и попытался утихомирить разбушевавшегося лихача, вдавив в пилотское сиденье, для чего пришлось изо всех сил схватить его за плечи и покрепче нажать. В результате траектория полета изменилась — резко и неожиданно. Самолет накренился, и Рэт увидел, что земля, река, ивы и Тоуд-Холл очутились не внизу, а где-то сбоку.
— Тоуд, немедленно сажай свою штуковину! — потребовал Рэт,
— Не хочу, не буду, не… я не знаю как! — Похоже, трагический смысл этих слов не в полной мере дошел до возбужденного полетом мозга Тоуда.
— Тогда хоть…
Рэт собирался сказать Тоуду, чтобы тот пристегнул вытяжную стропу парашюта, которая бесцельно моталась на ветру, но сообразил, что его собственный парашют также не обеспечен аварийной страховкой. Трезво и практично действующий в критических ситуациях, Рэт и на сей раз поступил решительно и логично: осмотревшись, он поскорее пристегнул стропу тоудовского парашюта к показавшемуся ему подходящим крючку на фюзеляже, а затем проделал то же самое со своим. Тоуд даже не заметил заботливых стараний друга, так он был увлечен своим полноценным, деятельным существованием в волшебном мире на границе небесной глади и земной тверди.
Самолет то проваливался, то планировал над Тоуд-Холлом, то опускался к самой земле, то вновь взмывал ввысь. Сам ли летательный аппарат тренировал свои способности к высшему пилотажу, или он подчинялся управлению Тоуда — сказать невозможно.
Время от времени под крыльями на несколько секунд показывалась лужайка Тоуд-Холла с посадочной полосой, но успеть приземлиться за эти краткие мгновения нечего было и думать. Оставалось лишь надеяться на чудо, которое теперь только и могло опустить самолет на землю, не разбив его вдребезги.
