Михаил Каришнев-Лубоцкий - Тайна Муромской чащи
– Какие вы неповоротливые! – рассердилась странная незнакомка. – А ну, догоняйте! – И она снова исчезла.
– Давай не будем догонять? – шепотом спросил Митя Маришку. – Я тут разных типчиков повидал…
Но ответить Маришка не успела.
– Ага, испугались! – раздалось из-за кустов малины.
Маришка побелела от горькой обиды и ринулась прямиком через кусты. Митя припустилась за ней, пытаясь руками прикрыться от хлещущих по нему колючих хлыстов.
– Я тут! – раздавался временами девчачий голосок. – Туточки я! Голосок перемещался все глубже и глубже в лес, но Маришка и Митя уже этого не замечали.
– Кто тебя боится! – кричала время от времени в ответ Маришка. – Никто тебя не боится!
– Связываться с девчонкой не хочется, а то бы я тебе показал! – поддержал Маришку Митя. Он очень устал, от жары, бега, от мелькания деревьев перед глазами ему на мгновение показалось, что предметы стали раздваиваться. Митя вдруг увидел, как из-за огромного дуба выглянули две одинаковые маленькие девочки с ромашковыми венками на головах и дружно пропищали: – «А ну, покажи, трус несчастный! А ну, покажи!» После чего девчонки исчезли, будто растаяли в воздухе.
Маришка, у которой тоже стало двоиться в глазах, не снижая скорости, пропыхтела на бегу:
– Ничего… Вас двое и нас двое… Посмотрим еще… Кто кому… Косички… Потреплет!..
Так они пробежали еще метров двести. Наконец Митя не выдержал и взмолился:
– Все! Не могу больше бежать!
И он упал на траву, как подкошенный. Плюхнулась возле него и Маришка.
– Ладно, – сказала она, тяжело пыхтя и отдуваясь, – мы их и так здорово погоняли…
– Вроде бы даже совсем прогнали, – подал свой голос и Митя, – что-то больше не видать и не слыхать их.
И, действительно, Уморушки не было теперь видно и слышно. Заманив «лесорубов» в глубинные дебри Муромской Чащи, она с ужасом спохватилась: «Заблудить-то я их заблудила… А как сама теперь отсюда выберусь?» Обратной дороги она не знала. Может быть, ее и не было вовсе? Уморушка опустилась на траву и тихо заплакала. Ей было всего пять лет, она не ходила еще в школу, и плакать ей пока чуть-чуть разрешалось.
Глава двадцать девятая
Где только не искал потерявшихся ребят бедный Иван Иванович! Он искал их в лесу, на полянках, в чистом поле, за горизонтом. Наконец он добрался до огромного болота. Кого только не было в этом болоте!.. Жуки всех мастей и размеров, пауки, комары, пиявки, змеи разных калибров так и кишели и над и под изумрудно-лимонной ряской. Даже Кикимора, настоящая болотная Кикимора, жила здесь и правила всем этим царством. Если кого тут и не хватало, так это, наверное, одного Ивана Ивановича Гвоздикова. И вот он пришел, точнее влез, нагло, без спроса, с шумом и сопением, сначала пытаясь пробираться по кочкам, а потом, когда кочки кончились, а болото еще только началось, он, махнув на все рукой, полез напрямик. Метров пятнадцать ему удалось преодолеть не держась за что-либо. На шестнадцатом метре Иван Иванович начал тонуть. Он вдруг заметил, что движение вперед прекратилось, а движение вниз усилилось. Он замер, задумался и испугался. Нет, Иван Иванович не был трусом, и вы напрасно подумали, что он испугался за себя. Он испугался за ребят: за Маришку и Митю.
«Они ведь совсем не знают фольклора! – подумал он и чуть было не заплакал. – Из-за этого они могут пропасть в волшебной Муромской Чаще!»
Он рванулся, но болото цепко держало его, желая, видимо, пополнить свою коллекцию. Змеи подплывали к нему, обнюхивали со всех сторон и отплывали прочь, почему-то не кусая. Пиявки тоже ни разу не вцепились в его погруженное почти наполовину тело.
«Странно, – подумал Иван Иванович, – очень странно… Чего они ждут? Когда я совсем утону?» Он снова рванулся что было силы и еще на два сантиметра погрузился в болото.
«Лучше не дергаться… – грустно пролетела мысль. И тут же исчезла: – А чего ждать? Точнее, кого?»
Иван Иванович попытался повернуть голову, словно желая увидеть, нет ли хоть где-нибудь человеческой души, зная прекрасно, что кроме него никого нет в этом проклятом месте. Сначала он посмотрел через правое плечо и ничего не увидел кроме бескрайней болотной равнины. Тогда он посмотрел через левое плечо и увидел рядом с собой, а точнее, за собой… Кикимору.
– Здравствуйте… – сказал он, вздрогнув от неожиданности.
– Здравствуй, коли не шутишь, – ответила Кикимора. – Да ты не шебуршись, – добавила она ласково, увидев, что Иван Иванович пытается к ней повернуться, но вместо этого только сильнее уходит в жидкую бездну, – я сама к тебе подойду.
С этими словами Кикимора не спеша прошлепала по ряске и стала как раз напротив Ивана Ивановича.
– Ну, мил друг, отвечай: зачем пожаловал в мою вотчину?
– Простите, с кем имею честь разговаривать? – ответил вопросом на вопрос Иван Иванович. И тут же поспешно отрекомендовался: – Иван Иванович Гвоздиков, педагог.
– Педагог? Из фокусников, что ли? – удивилась Кикимора, услышав незнакомое слово, и присела на корточки, чтобы получше разглядеть утопающего.
– Нет, не фокусник, – поспешил разочаровать любопытную старушку Иван Иванович. – Я – учитель, детишек в школе учу, – и он зачем-то добавил: – Языку и литературе.
– А-а!.. – радостно пропела Кикимора, и на лице ее расцвела улыбка. – И я малых детушек уму-разуму учу! Дело хорошее.
– Очень приятно, коллега, – сказал Иван Иванович и вдруг резко задергал рукой, пытаясь вытащить ее из-под болотной ряски на волю. – Извините, – стеснительно улыбнулся он при этом Кикиморе, – но меня, кажется, кто-то держит…
– Это Хведька, – Кикимора выпрямилась и грозно обратилась к кому-то невидимому, спрятавшемуся под лимонной ряской: – Хведька, брось баловать! Я кому говорю!
Она пригляделась и добавила, но уже менее грозно:
– Брысь! Не мешай с бедолагой беседовать.
Она снова присела на корточки и тихо пожаловалась Ивану Ивановичу:
– Вот и учи таких! Все озорник знает, а хулиганничает. Я уж и родителей его вызывала, и на солнышко за ушко вытаскивала – ничто не помогает! Так и растет обормотом.
– Кто? – только и вымолвил бедный Гвоздиков.
– Да Хведька! Водяной. Кого я шугала.
– Настоящий водяной?! – Иван Иванович не верил своим ушам.
– Да какой он настоящий! – брезгливо сморщилась Кикимора. – Мальчик еще, ему до своего отца расти и расти.
Иван Иванович вытащил наконец свою руку, посмотрел на нее как на чудо и, переведя взгляд на собеседницу, робко вымолвил:
– Простите, коллега… А вас как зовут?
– Кикимора, – охотно ответила старушка.
Иван Иванович устало закрыл глаза. «Ну да, – подумал он, – а кого же еще я мог встретить здесь?..»
Собравшись с силами, он открыл глаза. Перед ним сидела на корточках небольшого росточка старушка в стареньком болотного цвета балахончике и глядела на него зелеными, будто кошачьими, глазами: любопытно и весело.
– Что мигаешь? – спросила она, улыбаясь, и погладила Ивана Ивановича маленькой сморщенной ладошкой по голове. – Тонуть неохота?
– Нельзя мне тонуть… Дети у меня…
– Все так говорят, у всех дети, – перебила его Кикимора и тяжело вздохнула. – Не лез бы в болото. Ежели вы все станете в болота лазить, да ежели вас всех вытаскивать… Пошто сюда сунулся?
– Дети у меня… – снова повторил Иван Иванович, и звонкая слезинка вдруг спрыгнула с его щеки и нырнула в воду, – потерялись… Нельзя мне тонуть!
И он еще сильнее заерзал в своем капкане.
Заерзала и Кикимора.
– Где ж ты их потерял, болезный?
Старый учитель пожал плечами:
– Мальчик, кажется, похищен, а девочка… Девочка сама куда-то ушла. Вот…
Гвоздиков достал из кармана рубашки Маришкину записку и протянул ее Кикиморе.
– Написала мне, что Митю ушла искать, да сгинула где-то тоже.
Кикимора повертела в руках записку, но читать не стала, а только спросила:
– Как же, милый, ты их проспал? Какой же ты учитель, коль за двоими углядеть не смог?
– Так получилось, коллега… – Гвоздикову было стыдно признаваться, но лгать он не любил и не умел. – Одуванчик меня подвел. Странные нам попались одуванчики.
– Уж не в Долину Волшебных Одуванчиков вы забрели? – перебила его Кикимора, и глаза ее зажглись любопытством еще сильнее.
– Наверное. Вся поляна была в одуванчиках разноцветных!
– Мне бы синеньких принес букетик! – мечтательно произнесла хозяйка болота и на мгновение прикрыла глазки. – А то бессонница замучила старую, что хочешь делай!
– Знал бы, сорвал. – Ивану Ивановичу искренне было жаль бедную старушку, страдающую бессонницей. – Я оттуда, когда проснулся, бегом убежал!
– Ну и правильно сделал, – согласилась Кикимора, – разве можно спать, когда детишки разбежались?
– Нельзя, конечно. – Гвоздиков бережно отодвинул от себя двумя пальцами особенно настырного ужа и добавил сокрушенно: – А я вот тут торчу и то – наполовину…
