Эдуард Успенский - Жабжабыч метит в президенты
— Что же, нам туда и не соваться? — спросил папа.
— Обязательно соваться, — сказал Георгий. — Причем несколько раз и со скандалом.
— Почему со скандалом?
— Чтобы можно было обратиться в суд.
При слове «суд» все ребята огорчились.
— Не пугайтесь — сказал Медведев. — Судья Лягов вполне приличный человек. Помните, он матч судил. А мы выйдем на него. У меня есть ходы.
Георгий говорил все спокойно и убедительно. Спорить было не о чем.
Все стали прощаться. Тут на веранде появилась мама Устинова с двумя блестящими сковородками в руках.
— Какой-то дурак испортил две тефлоновые сковородки, — сердитым голосом сказала она. — Смотрите — все защитное покрытие сорвали. Мне надо только узнать, кто это сделал.
Все посмотрели на Жабжабыча. Мама направилась к нему.
Жабжабыч медленно улиткой стал втягиваться в свою будку. В последний миг он подхватил крышку от ведра и закрылся ей, как улитка в будке.
Как ни тянула мама ее на себя, как ни пыталась отковырнуть ее ручкой сковородки, крышка даже не шелохнулась.
Будка была как будто запечатана. Только окурок сигары аппетитно дымился на земле.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ. Приключения свободной прессы
Все произошло так, как предсказал внук знаменитого генерала. Никто заметку публиковать не собирался. Оба главных редактора прочитали ее, сказали: «Ой, как интересно», но публиковать категорически отказались.
— Но почему? — спрашивал расстроенный папа Устинов главного редактора «Восходов Н-ска» госпожу Каблукову Тамару.
— Потому. Мы уже напечатали два агитационных материала про кандидата Барсукова и один материал про кандидата Свеклина. Хватит, — сказала редактор «Восходов Н-ска».
— Но…
— Никаких но.
Приблизительно так же ответил и редактор «Закатов» господин Подметкин.
— Мы уже напечатали два агитационных материала про кандидата Барсукова и один про кандидата Огурцова. Достаточно. Читатели и так уже сердятся.
— Может быть, они потому и сердятся, что вы только одного Барсукова хвалите?
— Может быть, и потому. Только нам от этого не легче. Мы и так теряем по одному подписчику в день.
— Начнете нас печатать, — сказал папа, — будете приобретать по десять читателей в день.
— Может быть, — согласился Подметкин. — Но это уже будем не мы.
Пришлось идти в народный суд.
Папа пошел на прием в тот день, когда вел его судья Лягов Дмитрий Дмитриевич.
— Ваша честь, — сказал папа, — руководители печатных средств отказываются печатать предвыборные материалы.
— Не может быть, — сказал Лягов. — По-моему, это противозаконно. Таких нарушений в нашем городе не бывает, хотя они случаются на каждом шагу.
Через некоторое время у прокурора города Михаила Прихлопова раздался звонок. Звонил судья Лягов.
— Тут у нас заявление есть от группы энтузиастов, что обе городские газеты отказываются давать газетную площадь кандидату Голицыну.
Прокурор Михайло Прихлопов очень соответствовал своей двухсторонней фамилии. Он мог прихлопывать, мог и прихлопнуть.
— Это кому? Лягушке, что ли?
— Лягушка она, не лягушка, я не знаю. Но у них есть свидетельство на выборы. Он имеет право на публикацию.
— Да пошли ты их к бабушке в деревню!
— Нет, ты уж сам посылай. Выборы — дело скользкое. Можно и на попу сесть.
Прихлопов понял и перезвонил Балаболкину.
— Слушай, Балаболыч, как быть? Судья требует дать им публикацию.
— А мы при чем? У нас частные газеты. Что они хотят, то и публикуют.
Балаболкин, конечно, хитрил. Обе н-ские газеты принадлежали мэру и вице-мэру города. Одному принадлежали «Восходы Н-ска», другому — «Закаты Н-ска».
— Я тебя предупредил, — сказал Прихлопов. — Вот они на судью насядут, придется тебе выборы перепроводить.
Балаболкин позвонил Барсукову:
— Слушай, Кресттопорыч, ОНИ требуют публикаций.
Теперь уже начальствующие люди называли противоположный предвыборный штаб «ОНИ». Раньше у администрации были отдельные персональные противники: правдоискатель Скипидаров, правозащитница Валерия Прямодворская, начальник милиции Бронежилетов Т. Т. и кое-кто еще. Теперь появились «ОНИ», значит, в обществе что-то изменилось.
— И пускай требуют, — сказал суровый Кресттопорыч. — Потребуют, и успокоятся.
— А если не успокоятся? Если до суда дойдут? Твои перевыборы будут считаться недействительными.
Барсуков задумался:
— Слушай, у нас есть аукционная газета. Помнишь? «Новости мэрии», которую мы для парковой аферы придумали. Она выйдет в пяти экземплярах. Вот там их и опубликуем. Неси мне их публикацию.
Таким образом, дело было утрясено. Балаболкин принял от папы Устинова заметку и фотографии о Жабжабыче и передал Барсукову.
Барсуков позвонил в гарнизон генералу Медведеву:
— Слушай, Пантелеймонович, в порядке технической взаимопомощи отпечатай нам газетку одну в пяти экземплярах.
— В пяти экземплярах? Почему?
— Это пробные оттиски. Потом мы посмотрим, что получается, и растиражируем. Сделай только побыстрее. Это к выборам нужно.
Медведев согласился и сказал покладистым голосом:
— Ладно, присылай, раз к выборам нужно.
А про себя он подумал: «В порядке технической взаимопомощи. Никак они не отвыкнут от этих социалистических замашек. Все бы им на дармовщину делать. Раз мы военные, значит, с нас надо драть».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ. Жабжабыч на ТВ
Время накалялось. Никто уже не замечал, какая вокруг погода — то ли лето, то ли зима, то ли вообще еще весна. Просто была погода, вот и все. И то хорошо.
События налезали одно на другое, как льдины при ледоходе. Однажды утром раздался телефонный звонок. Не простой, а с нажимом, какой-то слегка нахальноватый. Жабжабыч взял трубку.
— Пригласите к телефону господина Голицына-Сковородкина.
— А чего меня приглашать? — сказал Жабжабыч. — Я уже тут.
— Вам необходимо выступить по городскому телевидению.
Эта новость сразила Голицына-Сковородкина. Он замер, как гипсовый. Папа с трудом вытащил из его лап телефонную трубку.
— Кто это говорит?
— Городская редакция областного телевидения. Программа «Выборы городского мэра». Вы до сих пор не исчерпали положенное вам эфирное время.
— А сколько нам положено черпать? — спросил папа.
— Вам положено черпать тридцать минут до конца месяца.
— И когда это надо сделать?
— Сегодня в пятнадцать ноль-ноль. Мы закажем вам пропуск.
— Хорошо, — сказал папа. — Едем.
Городское телевидение охранялось, как центральное. Выписывал пропуск один милиционер, а проверял его другой. Дело сразу весело закрутилось.
— Быстро на грим товарища.
Жабжабча куда-то повели.
— Так. Мы сейчас вас причешем, припудрим слегка вашу лысину, и ее станет незаметно.
— Это не лысина, — сказал Жабжабыч. — Это природное. Так было всегда.
— Ничего, мы это закроем, — сказал гример. — Припудрим. Сделаем так, что родная мать не узнает.
— У меня нет матери, — сказал Жабжабыч.
— Ах, я забыл, ведь вы же из икринки.
«Сам ты из икринки, — подумал Жабжабыч. — А я из Института генетики».
В студии все уже было готово. Жабжабыча усадили в кресло, направили на него свет, так что он ничего не видел, и очаровательная, но напористая дикторша Наташа Кадкина стала задавать ему совершенно бессистемные вопросы.
— Скажите, вы решительно будете менять город?
— Решительно, — сказал Жабжабыч. — Сделаем так, что родная мать не узнает.
— А вы любите спорт?
— Господи, что за вопрос. Я понятия не имею, что это такое.
— У вас хорошие отношения с экономикой?
— Не очень, уважаемая Наташа. Такие же, как у других кандидатов. Но я всегда могу пригласить профессионалов.
— Что вы построите в первую очередь?
— Детский сад и бассейн.
Вопросы сыпались один за другим. Папа Устинов, сидя в глубине студии, даже вспотел. А Жабжабыч был в порядке. Ему телевидение нравилось.
— Что вы будете реорганизовывать в первую очередь?
— Милицию и строительство жилищного фонда.
— У вас есть своя дача?
— Если бы вы знали, милая Наташа, как я люблю природу. Я бы очень хотел иметь дачу. Вокруг перепончатокрылые, чешуйчатокрылые, то есть стрекозы. Но для этого у меня нет ни сил, ни ума.
— Вы любите детей?
Жабжабыч в этом месте решил ответить покрасивее:
— Милая моя Наташечка, кто же их не любит. Я без них просто дня прожить не могу. Они занимают все мое время. Я встаю с мыслью о них и ложусь с этой же мыслью.
— Как вы относитесь к ресторанам и казино?
— Не обижайтесь на меня, я к этому абсолютно равнодушен.
— Как вы относитесь к женщинам?
