Дик Кинг-Смит - Нос королевы

Дик Кинг-Смит

НОС КОРОЛЕВЫ

Dick King-Smith

THE QUEEN'S NOSE

ГЛАВА 1

Дядя Джинджер

Хармони и Рэкс Раф Монти сидели рядышком в старом курятнике в глубине сада.

Уже много лет там не держали кур — мистер и миссис Паркер не любили животных, — но от птиц ещё сохранился едва уловимый кисловатый запах. Осталось немного прелой соломы в ящиках для высиживания цыплят, на насестах налип старый засохший помёт.

Курятник был маленьким и тёмным, с одним окошечком из проволочной сетки и с деревянной ставенкой, которую можно было опустить, если ветром задувало дождь. Дверка была слишком низкой, взрослому пройти в неё было трудновато; и, кроме как на насесте, не на чем было сидеть, разве что на перевёрнутом ящике из-под чая.

Для Хармони всё это не имело значения, курятник стал её убежищем. Она приходила сюда посидеть в одиночестве. Ей нравилось быть одной. Правда, не совсем одной. Компанию ей всегда составлял Рэкс Раф Монти.

Хармони Паркер исполнилось десять лет. У неё были большие карие глаза и такой вид, будто она и курице «Кыш!» не скажет. В определённом смысле это действительно так, потому что Хармони мечтала иметь хоть какое-нибудь животное, пусть бы и курицу.

— Мне так хочется, — сказала она Рэксу Рафу Монти, — чтобы у меня появилось ещё какое-нибудь животное, настоящее, понимаешь?

Рэкс Раф Монти был собакой пятидесяти девяти лет. У него остался только один глаз, другой выпал. С ним играла ещё бабушка Хармони, в те времена он был весь мохнатый, тёмно-шоколадного цвета. Теперь же стал облезлым и белесоватым. Похоже, он был из породы терьеров, скорее всего, эрдельтерьеров. Три лапы у него были ещё довольно крепкие, но четвёртая, правая передняя, стала совсем мягкой, тряпичной, длиннее других и больше всего облезла. Именно за эту лапу Хармони всегда его таскала.

— Почему они такие злые? — спросила она и подняла Рэкса Рафа Монти.

Он неуклюже стоял на ящике, завалившись на мягкую лапу, обращённый к Хармони своим «слепым» глазом. Она повернула его другой стороной.

— Скажи, — продолжила Хармони, со всею серьёзностью заглядывая ему в единственный глаз, — почему они такие глупые? Можно подумать, мне нужен слон. Или полдюжины шимпанзе. Или табун диких лошадей. Конечно, я бы от них не отказалась, но я согласна и на пару мышек или на хомячка. Но они не позволяют, и ты знаешь почему, да?

Подождав секунд десять, как это бывает, когда говорят по телефону, она сказала:

— Вот именно, ты абсолютно прав, Рэкс Раф Монти. Мама считает животных грязными и заразными.

Опять пауза.

— Кто? А, папа. Ну, его это просто не интересует. Не любит животных — и всё. Я даже не уверена, любит ли он людей.

Пауза.

— Ты прав. Её он, конечно, любит, о Сиси-дурочке[1] я и забыла.

Сиси-дурочке Мелоди, старшей сестре Хармони, исполнилось четырнадцать лет, и, как считала Хармони, она была отцовской любимицей. Мелоди уделяла чересчур много внимания своей причёске и одежде. Рэкса Рафа Монти она презрительно называла «этот чумазый зверь», а его хозяйку — Харм[2].

— Итак, что же мне делать?.. Говоришь, продолжай мечтать? Если сильно желать, то сбудется, говоришь? О Рэкс Раф Монти, если бы так! — Хармони подняла его за тряпичную лапу и открыла дверку курятника.

Она медленно шла по саду, легонько раскачивая Рэкса Рафа Монти из стороны в сторону. Высокая трава была мокрой после дождя. Приятно идти босиком, как будто шлёпать по воде. Вдруг Хармони нырнула за яблоню и легла ничком, зажав одной рукой чёрную облезлую пасть своей старой собаке, потому что на веранду вышла сестра и крикнула, как обычно, командирским голосом:

— Харм! Где ты? Мама зовёт!

Хармони пригнулась ещё ниже.

— Ни звука, Рэкс Раф Монти, — прошептала она. — Жди, пока не увидишь белки её глаз.

Она слышала, как её позвали ещё раз, а потом донёсся другой голос, матери:

— Спустись и приведи её, Мелоди, дорогая. Я уверена, она где-нибудь в саду.

— Ну, мамочка, трава мокрая, а я в новых туфлях.

— Побыстрее, дорогая!

— О мама!

Высоко поднимая ноги, Мелоди неохотно вошла в мокрые джунгли сада. А в его глубине затаилась тигрица, оскалившись и предвкушая добычу.

— Харм! — опять крикнула Мелоди. — Где ты? Иди же, зверёныш!

Вот тут-то тигрица и бросилась на неё.

Два совершенно разных вопля донеслись до сидевших в комнате за французскими окнами.

Сначала ужасный, хриплый, булькающий, надрывный рёв, не сказать чтобы очень низкий, но леденящий душу своей свирепостью. И сразу же оглушительный визг.

— О, это не для моих нервов! — воскликнула миссис Паркер, неохотно высвобождаясь из кресла. — Что же это такое!

Её муж соединил кончики пальцев обеих рук и внимательно смотрел на них поверх очков.

— Боюсь, — язвительно сказал он, — что ты послала бедную Мелоди в засаду. Столь яркое подражание звериному рёву может устроить только твоя младшая дочь. — (Мистер Паркер всегда так называл Хармони.) Он посмотрел поверх соединённых кончиков пальцев на человека, сидящего напротив. — Вероятно, ты, Джинджер, с твоим знанием мира животных, можешь определить, кто издаёт такой звук?

— Бенгальский тигр, — не колеблясь ответил тот. — Всего месяц назад слышал его под Бад-Бадом, как раз перед отъездом. Не подозревал, что они водятся в Уимблдоне.

В этот момент из сада выскочили две девочки. Человек, которого звали Джинджером, увидел, что одна была светловолосая, с большими карими глазами и выражением ангельской невинности на лице. Другая, покрупнее и потемнее, очевидно, только что здорово шлёпнулась — её летнее платье в оборочках было мокрым, измятым и в травяных пятнах.

— Мелоди, дорогая! — всплеснула руками миссис Паркер. — Что случилось?

Жертву засады раздирало между желанием от злости расплакаться и кинуться на младшую сестру. Отказавшись от первого как от слишком детского и от второго как от слишком опасного (потому что Хармони дралась беспощадно, без всяких правил), она, так ничего и не объяснив, убежала, а её мать, обеспокоенная, поспешила за ней.

— Хармони, — сказал мистер Паркер устало, — это мой брат и, следовательно, твой дядя. Приехал в отпуск из Индии. Кажется, он тебя никогда ещё не видел. В данный момент я бы добавил — к его счастью. Теперь, если позволите… — Он поднялся и, тяжело ступая, вышел из комнаты.

— Я Хармони, — робко произнесла Хармони и протянула довольно грязную ладошку.

Мужчина поднялся и пожал её своей большой рукой.

— Моё имя Генри, но все зовут меня Джинджер[3].

Они с интересом смотрели друг на друга.

Один видел перед собой маленькую девочку, босоногую, в старых джинсах, откромсанных по колено, и выцветшей футболке, которая призывала его: «Береги китов». Её ноги нельзя было назвать чистыми, и от неё слегка пахло курами.

А девочка, без сомнения, увидела симпатичное животное.

Давно уже Хармони пришла к выводу, что, за немногим исключением, животные приятнее, чем люди. Поэтому людей, которых знала или встречала, она в своём воображении легко (в результате долгой практики) представляла как млекопитающих, птиц, рыб и даже насекомых (её учительница была, например, Жуком-богомолом).

Хармони хорошо рисовала и воплощала свои фантазии в портретах, на которых голова того или иного человека венчала туловище избранного ею животного. В своей спальне она прятала большой альбом, на первой странице которого красовалась Зобастая Голубка, держащая на своей пышной гордой шейке хорошенькую головку её матери с довольно беспечным выражением лица. На следующем листе был изображён отец Хармони, Морской Лев: лысая голова, большое гладкое, с усами лицо, выпуклые глаза.

Напротив — Мелоди с голубыми, чуть раскосыми глазами, любующаяся своим отражением в высоком зеркале: волосок к волоску, блестящая шерсть Сиамской Кошечки, длинный хвост элегантно обвивает чистенькие лапки.

Теперь, глядя на дядю Джинджера, Хармони сразу же признала в нём медведя: грузный, мохнатый (в костюме из твида), длиннорукий, с большими ладонями. И не просто медведя. Хотя борода и усы ещё хорошо сохраняли цвет, из-за которого он получил своё прозвище, в густой шевелюре уже была заметна ранняя седина. Серебристый Гризли!