Страсть на холсте твоего преступления - Mirin Grots
Будто доказывая свои мысли, тоненькая рука Терезы берёт меня за свободную руку и кладет на свою шею. Я не могу не улыбнуться настырной картине того, как она хочет, чтобы я придушил её. И я подчиняюсь, словно доминант она, а не я. Я пробегаюсь ладонью по горячей коже спины, ловля попутные вздохи с пухлых губ. И целую её, чтобы эти стоны принадлежали только мне.
Она вся была ошибкой, сломанной деталью в моих шестеренках, неправильное создание, упущение и промах. Она была моей погрешностью.
Я перестаю целовать её, и она недовольно мычит, я ухмыляюсь.
— Мне продолжить? — спрашиваю я, хотя прекрасно вижу ответ по её дрожащей коже и туманным от возбуждения глазам.
— Ты вообще не должен останавливаться, — приказывает она и я вскидываю брови, решив немного её подразнить. Она проводит своими лапками по моей груди, касаясь голого участка кожи и я сглатываю. Проказница. Рыжеволосая бестия. Ребенок, возбудивший меня. Чёрт, если не думать, что ей 21, мне становится легче. Но этого всё равно мало, когда мне вот-вот стукнет 28.
Тереза секунду смотрит в мои глаза, заставляющие её вздрагивать и резко наклоняется к моей шее, повторяя дорожку поцелуев от уха до ключицы. Я чувствую дикое желание овладеть ею прямо на кожаной обвивке кресла, вдалбливаясь в голое тело, но понимаю, что это не то, чего она заслуживает. Она мягкая, требующая ласки к себе. Ей нужна любовь.
— Ты нарываешься на проблемы? — спрашиваю сквозь стиснутые зубы, чтобы ненароком не потерять контроль.
— Я и есть твоя проблема, Харри, — хрипло смеётся девушка и я закатываю глаза в наслаждении её улыбки. Я, чёрт возьми, готов отдать свою жизнь за её улыбку и смех. Как сумасшедший, жаждущий увидеть на бледном личике намёк на счастливое поведение. Я не мог выносить женских слёз и истерик, а её и подавно. Словно разрывает изнутри и это чёртово чувство никогда не хотелось быть мной испытанным. Тем не менее, я довожу её до слез.
— Я не занимаюсь любовью, девочка. Я груб настолько, что выбью из тебя всю дурь, — хриплым от возбуждения голосом произношу, слегка пугая её на маленькую секунду. Не умеет скрывать эмоции, совсем. Нужно преподать ей несколько уроков, ведь в бизнесе это очень полезная штука. Но рядом со мной, я желал видеть её эмоциональную бурю и вихрь, охватывающий всё на своём пути.
— О, и ты думаешь я напугаюсь? Спрыгну и убегу от тебя? Напомню тебе кое-что, волчонок, — волчонок, она нахально наклоняется к моему уху, покачивая пышными бёдрами на моём члене, и я вжимаюсь, контролируя прилив крови. Она назвала меня волчонком, чёрт возьми.
— Мы уже были похожи, — говорит моими словами, заставляя сжать её бёдра и насадить на себя через штаны. Наши ткани трутся друг о друга, создавая напряжение и ток. И о дьявол, дай мне услышать её стон, и я прямо тут сойду с ума, мне потребуется психбольница, потому что у меня в прямом смысле съедет крыша. Она была готова для меня настолько, что можно было не заморачиваясь войти в неё, вжимаясь в тонкую плоть. Я хватаю её за затылок, чтобы внимание Терезы полностью было приковано ко мне и целую, нажимая большим пальцем на её возбужденный центр. Я ожидаю стона, ожидая мурлыкающего звука, но вместо этого чувствую вибрацию и мелодию своего телефона. Чёрт возьми, я убью того, кто прямо сейчас звонил мне. Я готов задушить его своими руками, не боясь увидеть страдания.
Я на секунду оторвался от девушки, чьё дыхание выбивалось от нормы и посмотрел на экран телефона. Дядя… Это был Андреас.
Перед глазами появился чёткий образ привязанного к стулу мужчины, чьё лицо было опухшим, синим и чёрным настолько, что я едва узнавал в нём человека. Всё, что он мог — это беспомощно мычать от боли, которую дядя заставлял наносить. Что этот паренёк сделал? Чёрт, я не знал. Он просто пригласил меня к себе под предлогом одного бокала виски за камином, а сам повёл меня вниз, смотреть, как истерзают предателя. Он говорил мне: «Смотри, Харрис, что может быть с людьми, вставшими на моём пути» и смеялся, как психопат. Он словно догадывался о всех махинациях, которые я проделывал за его спиной. Словно показывал, что будет со мной, узнав он про мой настоящий план.
В детстве, когда он впервые привёл меня на подобную пытку, меня тут же вырвало. А потом ещё бесчисленное количество раз, пока я созрел и не понял, чего он добивался. Это закончится, когда меня перестанет рвать от вида пыток, крови и страдания. И я терпел. До сих пор терплю, от чего перестал что-либо чувствовать. Но настоящий я, ребёнок внутри, который неосознанно смотрел на мучения других, пробивается. И когда это случилось в очередной раз, Тереза была рядом. Я сам до конца не понял каким образом она стала моим успокоением. Как она стала той, смотря на которую, я приходил в себя?
— Мама! Мамочка, где ты? — я кричал, надрывая голос, после которого горло неприятно горело и скребло. Дядя возвышался надо мной, всегда казавшийся мне огромным широким медведем, таким же пугающим и тяжелым. Дядя приезжал к папе и от него почти всегда пахло виски и сигарами, которые он курил, находясь в кабинете отца.
«Закрой дверь, Харри. Мы разговариваем» — приказывал мне папа, когда я по-детски висел на двери всякий раз, когда дядя Андреас приходил в гости. «Пусть послушает, Томас, он уже большой мальчик. Не так ли, Харрис-Данте?» — смеялся дядя и подзывал к себе, но папа смотрел на меня хмурым взглядом и просил уйти к матери. Я всегда не понимал почему — почему папа защищает меня и прогоняет от дяди? А теперь я понял. Меня держали по обе стороны руки телохранителя, который вцепился в меня, словно ястреб в свою добычу.
— Смотри, Харрис-Данте, ты должен вырасти настоящим мужчиной. Это Томас растил тебя, как своего драгоценного наследника, но я сделаю из себя бойца. Настоящего. Смотри, мальчик, что происходит в моём мире. В твоём будущем мире, сынок, — говорил голос дяди, стоявшего поодаль и заставляющего держать
