Ирина Карнаухова - Повесть о дружных
Таня вскочила, осмотрелась, боевой хохолок вздыбился на затылке. Нигде никого не было видно.
И вдруг ветки черносмородинного куста чуть раздвинулись, и Таня увидела знакомый веснушчатый нос и два глаза.
- А, вот ты где!
Таня рванулась вперед. За кустом сидел совсем маленький мальчик, не старше шести лет. Увидев девочку, он закрылся рукой. Таня схватила его за плечо:
- Ты опять дразнишься?
Мальчишка испугался и закричал жалобно:
- Шашка!
Саша вырос перед Таней и отвел ее руку.
- Не тронь! - сказал он.- Такая большая на малыша накатилась.
- А зачем он дразнится?
- Подумаешь! Недотрога-барыня! Пойдем, Климушка, будешь мне помогать.
Всхлипывающий Климушка поплелся за Сашей, а Таня села у куста. Положительно ей не везло. Мальчишка опять оказался прав, а она опять начудила.
Таня посидела, подумала, остыла и пошла к морковной гряде работать.
Стало жарко. Солнце припекало согнутые спины. На лбу у девочки выступили крупные капли пота. Она то и дело стала отдыхать. А Саша уже продвинулся вперед. Климушка пыхтел рядом с Таней. А до конца грядки было еще, ох, как далеко.
У Тани заломило поясницу. Бросить? Ведь ее никто не заставляет работать.
Стыдно бросить, сама напросилась. Да и Климушка, вон, не жалуется.
К счастью, Саша тоже устал:
- Ну, давайте отдыхать, работники!
Таня вскочила на ноги, сразу повеселела и затараторила:
- Пойдемте, там у забора тулуп лежит. Там хорошо, тень, и кашкой пахнет.
Растянулись на тулупе. Сладко отдыхала усталая спина. Тихо плыли по небу тоже будто усталые облака.
- Что это у тебя за книжка? - спросил Саша.
- "Тимур и его команда".
- Ну? - Саша сразу сел.- Нам про нее учительница рассказывала, а читать не привелось. Покажи-ка.
Стали рассматривать картинки. Климушка тыкал пальцами в книжку и все спрашивал:
- А это кто? А это что делает?
Сначала Таня рассказывала, а потом ей надоело.
- Давайте лучше читать.
Мальчики с радостью согласились. Читали по очереди - Таня и Саша. Климушка не спускал с них глаз. Читали долго. Начали хрипеть. Уже тень покрыла пол-огорода. Подсолнухи повернули головы. Отяжелевшие от нектара пчелы тянулись домой.
- Не могу больше,- сказала Таня и закрыла книгу.
Саша задумчиво жевал травинку.
- Вот здорово Тимур это все придумал! Хорошо бы и нам так. У нас ведь тоже кругом фронтовые семьи.
- Ну, так и мы...
- Да у нас, видишь, звено есть, а работы никакой нет... Вожатого нет толкового...
- Теперь моя сестра будет вожатой. Только она, ух строгая!..
- Строгая - это ничего. Важно, чтоб интересно.
- Интересно будет... А кто у вас звеньевой?
- Я.
"Ого! - Таня посмотрела на мальчика с уважением.- А я-то на него как налетела..."
- Знаешь, Саша,- сказала Таня шепотом,- мы с Нюрой Валовой и Манькой уже подружились навечно, давай и ты к нам.
- Хорошо, только у меня уже есть дружок, я всюду с ним.
- А его как зовут?
- Алеша хромой; его дед главный кузнец в колхозе.
- Ну, давай и его.
- А я? - спросил Климушка.
- А ты мал еще, ты у нас кандидат будешь.
Климушка захныкал:
- Не хочу канжидат...
- Молчи, Климушка,- объяснил ему Саша,- кандидат - это самый главный!
- Ну, тогда хорошо,- Климушка приосанился.
Мальчики стали собираться домой.
- Ты придешь завтра, Саша? - спросила Таня.
- Приду.
- Не обманешь?
- Что ты!..- сказал Саша и пошел к калитке.
Поздним вечером
Светлая, зеленоватая ночь глядит в окна.
В кухне так уютно, что Тане не хочется идти спать. Гудит-гудит, рассыпая искры, толстуха-печь. Если прищурить глаза, посмотреть в огонь, всякое можно там увидеть. То будто война, горят леса, стреляют пушки, то будто заря встает где-то далеко над лесом... А когда дрова прогорят и рассыплются золотым жаром, то Таня видит дворец Ненаглядной Красоты, или подземную сокровищницу Кощея, или груды золота, над которыми чахнет Скупой Рыцарь.
Начинает закипать чугунок с картошкой; "пуф-паф, пуф-паф" - пыхтит он и громко плюется. Вода брызжет на угли и оставляет на них черные пятна. Чугунок чуть подпрыгивает на поду. Он такой пузатенький и круглый, что кажется, будто он взялся под бока и сейчас пустится вприсядку.
Но большая кастрюля, в которой варятся щи на завтрашний день, одергивает его сердито: "ш-ш-ша, б-б-бу-дет, б-будет!" А ехидный самовар выпускает белые струйки пара и насмешливо поддразнивает: "с-стой! с-сстой!" Вот чугунку и не расплясаться.
Власьевна накрывает на стол. Она режет хлеб тоненько-тоненько, чтобы казалось, что его много.
Леночка крошит зеленый лук. Он сначала длинными прядями свисает со стола, а потом пахучей грудкой лежит на тарелке. Тихо. Все устали за день. У Власьевны дрожат руки, и посуда звякает, когда она ее перетирает.
Но вот уже самовар на столе, картошка на тарелках.
Вот уже все поели, отдохнули - и начинаются разговоры.
- Всё мы думали, Лена Павловна, чем бы еще фронту помочь,- говорит Власьевна,- хотели было теплых вещей собрать, а в районе говорят: "Не надо, всем у нас бойцы обеспечены". Вот в газетах пишут: люди, наш брат-колхозник, деньги собирают, на них самолеты строят. Как бы и нам так?
- Хорошо бы,- говорит Леночка.
- Да ведь у нас колхоз маленький, нам одним, пожалуй, и не поднять!
- А мы соседние колхозы привлечем, весь район подымем.
- Вот это так. Собери-ка ты, Лена Павловна, девушек комсомолок, обмозгуйте получше и возьмитесь за дело.
- Хорошо,- говорит Леночка,- а пока вот что...
Она бежит к себе в комнату и щелкает замком чемодана, возвращается и подает Власьевне пачечку денег:
- Пусть будет первый взнос от нас с Таней.
Власьевна встает торжественно.
- Принимаю,- говорит она,- первый взнос на самолет "Колхозник"! - и прячет деньги в сундук.
- А я сегодня тоже работала, морковку прореживала,- говорит Таня и косится на Власьевну,- выдаст она или не выдаст? Власьевна молчит и только вдруг подмигивает Тане левым глазом,- дескать, помнишь, как вора поймала? Таня приободряется: не выдаст.
- Если морковь не проредишь, одни хвостики будут,- говорит она важно. И рассказывает Лене о Саша и Климушке.
Леночка одобряет Таню.
- Это хорошо, что ты за работу взялась,- гозорит она,- скучать не будешь.
- Саша,- подхватывает Власьевна,- хороший паренек, не обидит, не сгрубит. А Климушку ты не задевай, Чижик, он сиротинка.- Власьевна вздыхает.- Отец у него на фронте погиб, а Марья Петровна, сама знаешь,- вся в работе, и хозяйство, и школа. Так надо уж вам с Сашей о Климушке позаботиться.
У Леночки свои заботы.
- Власьевна,- говорит она,- я пересмотрела в школе пособия и совсем расстроилась: книги рваные, карты трепаные; как я ребят учить буду?
- А ты почини, подклей: не такое теперь время, чтобы новых ждать.
- Я сама так думала. Давайте вот как сделаем: послезавтра вы в колхоз не идите, наварите клею, а мы пионеров соберем и, что можно, починим.
- Ладно,- говорит Власьевна,- я завтра в луга пойду и Нюриной матери велю, чтоб она Нюру прислала и других ребят из Холмов.
- И я с вами пойду, можно? - спрашивает Таня. Она знает, чем взять Власьевну. Она придвигается к ней ближе, ближе, а потом залезает к ней на колени и обнимает ее за шею.
- Можно?
- Ладно уж, пойдем,- говорит Власьевна,- лисичка.
Власьевна обхватывает Таню обеими руками и прижимает к себе. Она мягкая, уютная, теплая. Чуть покачиваясь, Власьевна начинает петь:
Я у печки сижу,
Заплатки кладу, приметываю...
- Это, верно, очень старая песня? - спрашивает Леночка.
- Ну, что ты, Елена Павловна! - Это у нас каждый ребенок знает; а хочешь старую послушать, давай-ка я тебе спою, каких уж теперь никто не помнит. Только старые бабки, может, помнят, да у них голос не тот, а у меня еще ничего, бежит. Вот как я у себя на свадьбе пела, плакала.
Власьевна неожиданно спускает Таню с колен. Таня собирается обидеться, но ей уже некогда.
Власьевна на минуточку закрывает лицо руками, а потом запевает низким грудным голосом:
Охти, мне, молодой, тошнешенько,
Охти, мне, молодой, страшнешенько,
Как я жить буду да в чужих людях.
Надо всякому там улаживать,
Надо всякому приноравливать,
Поутру вставай ранешенько,
Ввечеру ложись позднешенько,
За столом ешь помалешеньку.
Власьевна поет так грустно, так грустно, что у Тани начинают дрожать губы. Да и Лена подозрительно прячет глаза.
Вот у Власьевны и слезы катятся по щекам. Она уже не смотрит на девочек. Расплетает свою седую косу, вспоминает о чем-то своем, и голос ее дрожит и плачет.
А потом Власьевна опомнилась и сказала, вытирая слезы:
- Вот как я замуж выходила, да так и плакалась до самой советской власти.
Таня недовольна:
- Нет, я так замуж не пойду, я на свадьбе танцевать буду.- Она трясет хохолком и сердито говорит: - А так лучше совсем не жениться.
Леночка и Власьевна смеются.
- Ишь, какая прыткая, прямо Аника-воин! Ну, у тебя, конечно, по-другому жизнь будет: не в старые времена живешь.
