Битва за пустыню. От Бухары до Хивы и Коканда - Владимир Виленович Шигин
Летом 1863 года, при приближении отряда Черняева к Сузаку, там вспыхнуло восстание против кокандских властей. Население Сузака заставило гарнизон сложить оружие и объявило о своем желании принять русское подданство. Решительный Черняев, взяв ответственность на себя, тут же «объявил Сузак с окружающим ее населением под покровительством России».
Это событие явилось отправным пунктом в подготовке к активным действиям против Кокандского ханства. Сразу же после этого подданство России принял многочисленный казахский род Чирчик. Вскоре за родом Чирчик в подданство России перешел не менее многочисленный род Бурукчи, кочевавший в окрестностях бывшего кокандского укрепления Куртка. Таким образом, в кратчайшее время к России присоединилась вся горная страна от крепости Верный до пределов Кашгарии. Имя Черняева появилось на страницах российских газет. Так взошла звезда нового талантливого полководца.
Михаил Черняев был личностью сильной и сложной, во всем всегда самостоятельный и упрямый в убеждениях. Сын участника войны 1812 года, он двенадцати лет поступил в Дворянский полк, откуда в 1847 году вышел в гвардию. Не довольствуясь гвардейской карьерой, поступил в Военную академию Генерального штаба. В стенах академии путь Черняева впервые пересекся с Милютиным, читавшим военную географию. Впоследствии их будут связывать непростые отношения.
Затем, будучи причислен к Генеральному штабу, Черняев был послан на Дунай в действующую против турок армию, где все время был с казаками на аванпостах. Осенью 1854 года, прибыв в Крым, Черняев участвовал в Инкерманском сражении, во время которого в отчаянной рукопашной схватке зарубил нескольких зуавов. На протяжении всей обороны Севастополя он находился на Малаховом кургане при генерале Хрулеве и адмирале Нахимове, бесстрашно исполняя самые опасные поручения. При оставлении Севастополя последним перебрался через Северную бухту на лодке, так как все мосты были уже разведены. За оборону Севастополя Черняев был награжден золотой саблей с надписью «За храбрость» и произведен в подполковники. По окончании войны он был назначен начальником штаба 3-й пехотной дивизии в Царстве Польском, но не довольствуясь мирной службой, попросил перевода в Оренбург. Там, во время своего двухлетнего пребывания на передовых постах, неустанно изучал географические особенности края, характер и психологию его обитателей. В 1858 году Черняев, как мы писали выше, принял участие в речной экспедиции капитана 2 ранга Бутакова, командуя небольшим сухопутным отрядом. Тогда экспедиция забралась по течению Сырдарьи к хивинскому городу Кунграду. В конце 1859 года Черняев был назначен обер-квартирмейстером левого крыла Кавказской армии. Участвуя в покорении Кавказа, он обратил на себя внимание фельдмаршала князя Барятинского и сблизился с известным военным писателем и славянофилом Ростиславом Фадеевым. Затем Черняева снова вернули в Оренбург начальником штаба при генерал-губернаторе Оренбурга Александре Безаке. С Безаком Черняев характером не сошелся. Первый был нетороплив и обстоятелен, второй – быстр и импульсивен. Когда началось усиление войск Заилийского края для продвижения вперед, Черняев выступил сторонником скорейшего соединения Заилийской и Сырдарьинской линий.
Неожиданные успехи Черняева со взятием Сузака вызвали беспокойство генерал-губернатора Безака, опасавшегося недовольства Министерства иностранных дел. В донесении правительству оренбургский генерал-губернатор на всякий случай отмежевывался от действий Черняева. Начальник Сырдарьинской линии полковник Веревкин также отрицательно отозвался о «сузакской авантюре» исходя из соображений «большой политики»:
– Разрушение Сузака будет считаться прекрасным делом, если не поднимут шума в Англии. Боюсь, что в Петербурге испугаются давать англичанам повод к неудовольствию!
Но Безак и Веревкин ошиблись. Дело в том, что именно в это время отношения с Англией опять ухудшились, и в Петербурге восприняли действия Черняева как щелчок по носу надменным бритам. Близкий друг Черняева полковник Полторацкий оповестил его в конфиденциальном письме, что и Милютин, и Игнатьев довольны «Сузакским делом».
Успех Черняева, не потребовавший особых затрат, как и успех штабс-капитана Проценко, стали основой для выработки Министерством иностранных дел быстрого решения проблемы «соединения линий». Игнатьев, черкая карту, провел границу по северному склону Каратауских гор: через Сузак – Чолак-Курган – Аулие-Ату. Довольный Горчаков при встрече с гордостью сообщил Милютину:
– Дмитрий Алексеевич, дело нами сделано! Для соединения пограничных линий не потребуется ни завоевания Ташкента, ни дорогостоящих экспедиций, ни даже овладения силой Туркестаном!
– Это как же? – удивился собеседник.
Посмотрев мидовскую карту, Милютин пожал плечами:
– Вы думаете, что после этого мирные сношения с ханствами сохранятся, а положение Сырдарьинской линии улучшится?
– Вне всяких сомнений! – гордо ответил Горчаков, победно блеснув стекляшками очков.
Военный министр без энтузиазма поставил подпись на горчаковской карте:
– Поживем – увидим!
В августе 1863 года оба министерства согласовали записку «Соображения относительно будущих действий в Средней Азии». Это был редкий случай единства мнений генералов и дипломатов. В записке отмечалось, что действия Черняева «без особых расходов и пожертвований» создали благоприятные предпосылки для занятия линии Сузак – Чолак-Курган – Аулие-Ата. Отвод войск с занятых позиций министры посчитали политической ошибкой, но вместе с тем предложили Безаку и Дюгамелю обходиться на новых территориях только своими военными силами и денежными средствами.
Военное ведомство, и в прошлом ратовавшее за «соединение линий», и дипломатические круги (в первую очередь директор Азиатского департамента Н.П. Игнатьев) заняли в этом вопросе решительную позицию и резко выступили против очередной попытки сторонника осторожной политики Дюгамеля оттянуть осуществление активных действий.
Если Безак воспринял решение двух министров как должное, то его коллега Дюгамель начал нудить, что его войска заняты на различных строительных работах, а денежных средств недостаточно для взятия Аулие-Аты. Но из Петербурга последовал резкий окрик, и генерал-губернатор Западной Сибири притих. Зато развил бурную деятельность глава Азиатского департамента МИДа граф Игнатьев. Он требовал, чтобы новая граница России как можно быстрее стала реальностью:
– Пока в Средней Азии сложилась выгодная обстановка – внутренние разборки в Коканде и очередная бухаро-кокандская война, надо безотлагательно решить эту задачу. Пропустим время, потеряем плоды всех экспедиций прошлого лета и должны будем все начать сызнова при обстоятельствах куда менее менее благоприятных!
Мнение Игнатьева о возможности соединения линий уже в 1863 году поддержало Военное министерство.
Оренбургский генерал-губернатор Безак, в отличие от трусливого Дюгамеля, считал, что намеченная пограничная черта будет лишь промежуточной позицией, заняв которую нужно сразу же начать подготовку к дальнейшему продвижению на юг. Безак намечал в качестве главной задачи овладение городом Туркестаном и создание пограничной линии по реке Арысь. Мнение Безака
