Территория Холода - Наталия Ивановна Московских
– Там пусто, – скрипит директор. В голосе усталая усмешка.
Некоторое время Майор молчит. Он не может ничего ответить: слишком боится, что голос подведет его и зазвучит нетвердо. Он не может сейчас себе этого позволить, ведь должен оставаться хоть кто-то, кто не сдался. А упаднический дух директора оказывается слишком заразительным.
– Сейчас отдохнешь, и нужно будет подняться, – наконец говорит Майор. – Еще не все потеряно. Мы поставим тебя на ноги. Мне это удавалось и с более угасшими ребятами, чем ты, так что…
– Оставь это, майор, – улыбается директор. Он снова обращается к нему не по кличке, а по званию, и это чувствуется в том, как он говорит. – Посмотри на меня. – Он ждет, пока друг повернется к нему, но тот продолжает всматриваться в уличную темноту. Хочет скрыть мучительную гримасу, исказившую его лицо, но у него не выходит: в профиль такие изменения видны ничуть не хуже, чем в анфас. – Посмотри.
Майор поворачивается к директору и качает головой.
– Нет! – Он поднимает палец и грозит старому другу, как теряющий терпение родитель может грозить разбушевавшемуся ребенку. – Нет, даже не начинай!
– Я как раз пытаюсь это закончить, – мягко напоминает директор.
– Через это можно пройти, – упорствует Майор. – Ты не хочешь содействовать мне, это понятно. Значит, я поставлю тебя на ноги против твоей воли, поблагодаришь потом. Ученики…
– Они молоды.
Голос директора хрустит, как гравий под колесами машины.
Это отрезвляет Майора, и он делается бледным, лицо приобретает все более несчастный вид с каждым ударом сердца.
– Они молоды, дружище, – повторяет директор. Его снисходительная, обреченная улыбка разрывает Майору сердце. – И я пытался угнаться за ними по твоей указке. Пытался диктовать свои правила и отсрочивать неизбежное. – Он качает головой и откидывает ее на подголовник кресла. – Но приходится признать: не мы здесь диктуем что-либо. Это не наша территория. Она принадлежит Холоду. Мы все здесь его гости.
Майор упрямо мотает головой.
– Просто попробуй еще раз, и ты поймешь, что еще можешь бороться…
– Я пробовал уже много раз. – Теперь директор хмурит брови, его начинает раздражать упорство друга, даже несмотря на благие намерения. – Всегда тебя слушал. Настала твоя очередь послушать меня: я не твой солдат, майор.
Слова – тихие взмахи плети, после которых приходит почти физическая боль.
Майор выпрямляется, напрягаясь всем телом, как после настоящего удара. Директор смотрит ему в глаза, выдерживая немой укор и не стыдясь того, что использовал слабое место друга.
– Прости, но только так ты прислушаешься, – кивает он. – Я не твой солдат. Ты не посылал меня на смерть и не должен ни за что себя винить. Хватит лишать меня последнего выбора и тянуть из меня жилы. Оставь меня – мне.
Майор вздыхает. Он на незримом поле боя, где рвутся снаряды обиды, злости, отчаяния, усталости, страха и боли. Ему удается сохранить лицо только благодаря старой привычке – он делал так много раз, не обращая внимания на предательский ком тошноты, подкатывающий к горлу, когда над головой нависает неизбежность.
– Говори мне все, что хочешь. Можешь даже врезать, если полегчает. Скажу заранее – потом не будет возможности – зла я на тебя держать не стану. Я уже сейчас тебя за все простил.
Майор сжимает руку в кулак и поворачивается к директору спиной. В горле и груди нарастает давление, руки дрожат, с губ хочет сорваться крик, которому он никогда не даст выхода.
– Я сдаюсь, – тихо продолжает директор. – Я хочу сдаться, понимаешь? Я и не ждал, что так долго продержусь, в этом много твоих стараний, сам бы я прекратил трепыхаться гораздо раньше. Пожалуйста, – он делает паузу, чтобы перевести дух, – смирись с моим выбором. Ты сделал все, что мог, твоей вины здесь нет.
Майор заставляет себя посмотреть на друга, потому что знает, что другой возможности не будет. Глаза выдают его истинные переживания, и ему стыдно, что великодушия директора хватает на понимание и на сочувствие. Майору это дается куда тяжелее, его никто никогда не учил это проявлять. Его вообще никогда не учили обращаться с чувствами. Ему было удобнее думать, что их не существует.
– Присмотри здесь за всем, – вновь улыбается директор. – Я знаю, это не твоя епархия, но я все равно не доверю ребят и школу никому, кроме тебя.
Майор горько усмехается.
– Ты же сказал, что мы ничего здесь не диктуем.
– Не мне тебе объяснять, что управление имеет множество уровней, – качает головой директор. – Не устраивай мне подростковый бунт, пожалуйста. Меня не хватит на то, чтобы его усмирить.
Майор стыдится своего слабоволия и выговаривает себе за то, что совершенно размяк здесь. Директор видит это на его лице и кивает.
– Хотя на твоем месте я бы, наверное, тоже бунтовал. – Он прикрывает глаза от усталости. – Не вини себя за то, что не в твоих силах перераспределить роли. В глубине души ты понимаешь, что я готов уйти, а ты нет. Тебе еще слишком важно быть героем и спасать жизни, и за счет этого ты здесь гораздо нужнее, чем я.
Майор не понимает, как в словах может одновременно быть столько тепла и холода. То, что в этих словах также много здравого смысла, тяжелым грузом ложится ему на сердце.
– Мне будет тебя не хватать, – честно говорит он.
– Мне жаль, что ты из тех, кто не забывает ушедших, – сочувственно отвечает директор. – Тебе было бы проще не помнить.
– Не хочу забывать.
Директор протягивает дрожащую руку, и Майор пожимает ее – не крепко, как привык, а очень осторожно. У директора слишком хрупкий вид, и Майор боится, что друг может рассыпаться прахом прямо у него на глазах.
– Удачи, майор, – кивает директор.
– Прогоняешь.
Это не вопрос. Майор понимает, что друг просит его уйти, хотя и не произносит этого вслух. Директор прикрывает глаза, и каким-то образом Майору становится ясно, что это бессильная замена кивку. Он без понятия, когда научился считывать такие вещи.
– Уважь старика, не смотри, – шелестит директор.
Майор некоторое время ждет чего-то, хотя бы последнего зрительного контакта, но глаза старика остаются закрытыми.
– Прощай, друг, – кивает он.
Так и не дождавшись последнего взгляда директора, Майор решительной походкой направляется к двери и закрывает ее за собой с обратной стороны.
Глава 39. Сольная спасательная операция
СПАСАТЕЛЬ
Покинутая всеми школа дышит унынием и плачет сорной травой.
Территория запустения.
Холодная, влажно-снежная территория, где не осталось ни души. Призрак
