А за околицей – тьма - Дарина Александровна Стрельченко
– Отдохни. Отдохни, будущая яга, высуши слёзы, собери силы, совладай с мыслями.
– Не твоё дело – сроки решать, – шептали кроны.
– Твоё дело – на страже стоять, – звенели цветы.
Источенная жуками ива, склонившись, мягко прошелестела:
– Пускать, кому срок пришёл. Не пускать, кому не пришёл ещё.
Ярина обхватила себя руками, желая уменьшиться до мелкой мошки, а то и вовсе исчезнуть.
Обыда. Обыда…
Не могла она не знать про вспышку в роще. Если Ярина, ученица, углядела – яга и подавно увидеть должна была! Но почему тогда не сказала? Почему заранее ничего не сказала, про яблоко словом не обмолвилась?
День обмолвился: не съешь – Обыда заберёт, проживёт ещё жизнь, наберётся силы, а тебя убьёт.
«А тебя убьёт».
Ярина застонала, а на ум тут же пришли другие слова Дня Красного: «Думаешь, в первый раз такое, что яблоко зреет, когда ученица яги в силу входит?»
Если не в первый – почему, почему ни Обыда, ни какая другая яга ничего с этим не сделали, не нашли способ, как яблочко изничтожить? Да и зачем оно? Кому сдалось? Кто его придумал только – ведь так хорошо жилось, вот ещё утром сегодня так хорошо всё шло!..
И ведь недовольна ещё чем-то была. Обижалась, что Обыда память запирает… Царевной стать хотела!
«Хотела царевной – стану убийцей».
Всю, с ног до головы, окатило холодом. Листья сдвинулись плотней, свет померк. Прямо у глаза мелькнула мушка, Ярина отмахнулась и повалилась спиной на ствол ивы. Вспомнилось, как в далёком прошлом летела спиной назад в руки Обыды – сквозь время, сквозь звёздный омут, сквозь высокие рощи над туманной дорожкой…
Будто оттуда, из той поры, простой, ясной, донёсся голос:
– Отдохни. Делай всё, как велено, как века́ми, как ягами заповедано, и будет тебе и светло, и легко, и небо будет в алмазах…
– Да что ты лепечешь, ива! – в сердцах крикнула Ярина и ударила по стволу кулаком. – Не будет светло больше! Не будет легко! Предала она меня!
«Предала».
Сгорая от боли, от ярости, Ярина не поняла даже, откуда слово пришло; будто соткалось из ветра, из шума дождя по озеру.
«Предала меня».
Скрыла! Столько лет вместе прожили – и в один день, в один миг всё рухнуло!
Травки береги, птах малых защищай… Ярина не помня себя зарычала, распугивая мелких тварей. Что толку?! Какая мелочь всё это, травки, птахи, когда яга от ученицы такое скрыла! Почему? За что? Что она Обыде такого плохого сделала? В сад убежать пыталась – да, было дело, но разве за это теперь её убить можно? Разве у других яг ученицы растут, ни разу не оступившись? Так почему ей, Ярине, это выпало?! Всё делала, что яга велела. Всему училась прилежно. Но если уж не предсказать, не миновать этого яблочка, почему Обыда не предупредила хотя бы?
Растила, выходит, учила, тревожилась за неё, смаженки пекла, в ступе катала – а сама знала, что может так статься, что не преемницу растит на будущее, а девчонку на убой…
Потекли слёзы – горячие, злые, отчаянные.
Не корова я с её выпасов, чтоб идти на убой.
Не дамся.
Тучи разошлись; меж листьев, меж гибких ветвей ударило по глазам солнце – и тут же скрылось.
«Мы с ней обречённые теперь, без надежды. Либо она. Либо я».
Стоило так подумать, как из лужицы у корней глянули рыжие огни. Поднялся болотный дух, знакомым голосом зашелестел, заманивая:
– Догадалась наконец, догадалась… Подарок-то мой оценила, поняла, что к чему? А слово моё по-прежнему в силе. Приходи ко мне, будущая яга… Жду…
Ярина с гневом дёрнула рукой, по луже прошла рябь, и тотчас сдуло, раскидало влажные комки почвы и корни трав. Сдуло, как не было. Время кувырком полетело.
Она оттолкнулась от ивового ствола, вскочила.
Да, Керемет. Поняла, что к чему.
Но прежде чем решиться… Нужно было увериться. Нужно было ещё одного спросить – друга ли, недруга, а всё-таки много лет его советы слушала.
Ярина раздвинула ивовые рукава, побежала навстречу заходящему солнцу через топи, через мост, через бор скорей, скорей к Ночи… Бежала и думала: вот бы уснуть. Уснуть, а проснуться в ясности, в простоте, в родной избе, без утаек, без недомолвок…
Нельзя. Никак нельзя.
* * *
Запахнувшись в плащ, Яра молча вела чёрного коня под уздцы. Трава под её ногами ложилась ровными, мёртвыми волнами. Луна пугливо выглядывала в разрывы туч, по кронам шумел ураган, но и платье, и плащ, и волосы не трогал ветер. Тём-атае шёл чуть впереди, прогоняя последние всполохи, сгоняя с рябящих вод отражения дня.
Ярина погладила коня, приникла к вороной гриве, шепча. Ночь не разобрал, что она говорила: был это язык яг, неведомый больше никому ни в Лесу, ни в Хтони.
– Редко ты так подолгу молчишь, – не выдержал Тём-атае, когда добрались до Солдырского холма. – Не по себе от твоего молчания.
– Да вот хотела спросить у тебя, – откликнулась Ярина, заплетая коню гриву, – но боюсь, что как с Кощеем выйдет. Я к нему однажды за помощью прибежала, а Обыда вперёд меня успела, велела мне память закрыть. Вот и пришлось вместо помощи самому Кощею память запирать. Думаю, как бы с тобой так не вышло. Посылала к тебе Обыда или нет?
– Посылать-то, может, и посылала. Только я перед Обыдой ответ лишь в тёмное время держу.
– То-то и оно, – задумчиво кивнула Ярина. – Но скажи-ка, друг мой милый, Ночь моя Тёмная, просила ли тебя Обыда про яблочко молчать?
Ночь не запнулся, не замедлил шаг. Только обернулся, глянул лукаво.
– Обыда не просила. А вот прежняя яга, которая до неё была, та да, просила, да не просто просила, а требовала. Сулила: мол, если Обыде расскажу, Днём меня заменит.
Ярина фыркнула.
– Нашла чем грозить. Тебя Днём заменишь – Равновесию прости-прощай сказать придётся, не могла Остромира этого не понимать. А Дню, интересно, чем грозила? Что тебя поставит вместо него?
– Может, и так, – нехотя ответил Ночь.
– Нет, – отрезала Ярина. – Чем-чем, а точно не этим. День и не перепугался, как ты. И зубы мне заговаривать не стал, чтобы о яблочке забыла. Только отмалчивался поначалу, будто не День Красный, а Утро Ясное. Потом объяснил всё же… А я вот решила ещё у тебя узнать: правда ли? Вдруг День меня сказками
