С. Гроув - Золотое снадобье

35

Ленточки белая и голубая

С тех пор как укоренилась зараза, многие жители Папских государств обратились к кочевой жизни. В северных областях стали селиться в жилых баржах и путешествовать по каналам. На засушливом юге и в горах ездят с места на место в фургонах. Кочевники пребывают в постоянном движении, держатся пригородов и верят, будто это спасет их от заразы. Что ж, от излишнего внимания орденских воинов это вправду уберегает…

– Так ты Розмари!.. – выдохнула София.

– Да, – ответила женщина. – Я Розмари. Откуда ты меня знаешь?

Слова хлынули потоком.

– Я узнала о тебе из письма, которое Бруно моим родителям прислал. Мои родители – это Минна и Бронсон Тимс, ты с ними встречалась… Помнишь? Десять лет назад, даже больше… А я видела тебя в карте, которую сделал шериф Муртии – Кабеза де Кабра. Там и про тебя говорится, и что с Бруно случилось… – София задохнулась и довершила: – И про моих маму с папой.

Розмари шагнула к девочке:

– Так это ты странница, не знающая времени!

– Ну да, внутренние часы у меня не в порядке, – подтвердила София. – Должно быть, речь обо мне. Это кто так меня описал?

Розмари сунула руку в карман плаща и выудила свиток, повязанный белой ленточкой.

– Вот карта. Ее дали мне в Авзентинии.

Разгуливая внутри карты шерифа, София уже держала в руках авзентинийские карты, но наяву это было для нее впервые. Какое-то время она рассматривала плотную сероватую бумагу. Нетвердые линии, вычерченные черным, изображали разнообразный ландшафт, разделенный извилистыми тропами. София повернула лист обратной стороной. Присмотрелась…

– Я по-кастильски не читаю, – пожаловалась она.

Розмари забрала у нее свиток:

– Сейчас переведу.

Беззвучные, мы в сердце вопием; молча плачем, скрывшись в тенях; безгласные, о прошлом мы глаголем. Найди нас по обе стороны протяженности в одиннадцать лет.

Пускаясь в путь неведомый, проводника прими, что прибудет при свете полной луны. С ним ступай на дружбы луга, а погибнет повозка – на козлиную голову путь продолжай. Спутник твой будет без вины осужден; возговори тогда, правду реки, ибо правда и ложь равно ведут в крутую расщелину слез.

Сама по себе углубишься ты в Горы Одиночества, войдешь в Долину Утраты Надежды. Покинув ее, встретишь Западных Колдунов у развилки дороги. Если пребудут свободны – идти тебе в Лес Неотступной Печали; там проведешь много лет, прежде чем угодить в Пещеры Страха, где таится Проклятие. Матери вовек не дождутся костей обретенья, солнце их станет белить, пока не рассыплются прахом…

Если же приговорят колдунов, год за годом скитаться тебе по Долине Утраты Надежды, что в Горах Одиночества. Как увидишь семь крыльев – следуй за ними к серой голубке. Там встретишь странницу, не знающую времени. Отдай ей авзентинийскую карту. Она приведет тебя к материнским останкам. В землю святую ты их отнесешь, чтоб покоились с миром…

Розмари бережно свернула карту, повязала белой ленточкой.

– Когда я увидела птиц, то сразу все поняла. Схватила карты и поскакала за ними сюда.

София почувствовала, как тяжело забилось сердце. Она спросила, едва решаясь поверить:

– Так у тебя есть карта, ведущая в Авзентинию?

На сей раз в руках Розмари появилась карта с голубой перевязью.

– Вот, – сказала она. – Это они мне дали, чтобы я когда-нибудь вручила тебе.

Здесь легенда оказалась написана по-английски. София мельком осмотрела рисунок со всякими странными названиями: «Пещера Слепоты», «Горькая Пустыня»… – и обратилась к тексту на другой стороне. Она прочла его вслух:

Спрятаны на самом виду, окружены без круга, пойманы без ловушки… Проложи к нам путь своим умом, ибо никто другой не сумеет.

Процветшая рука поведает тебе о старцах. Стая золотых птиц полетит на восток: погоня, сияющая на солнце.

Разделится путь, уводя либо в Крутогоры Боязни, либо в Низкие Дюны Желаний. Выберешь Дюны – не минуешь Горькой Пустыни, где не избегнешь и спуска в Пещеру Слепоты; оттуда навряд ли вернешься.

А в Крутогорах Боязни все птицы, что золотом блещут, черными станут. Там обороной тебе – сокольничий и щебетунья. Только не верь ничему, что расскажут тебе о тьме и о тени: эти слова порождает лишь страх, но не правда.

За Крутогором лежит Лабиринт Заемных Воспоминаний. Чтобы в нем выжить, ты чувствам доверься своим, а пройдешь – снова сделаешь выбор: отстоять ли мираж? Если сгинет мираж, путь твой – к Общему Пруду и далее в Рощу Давно Позабытых. Лучше избегнуть ее, как бы ни было тяжко! Верь себе, верь побужденьям и внутренней правде. Встань за мираж, прошагай же Путями Химеры! Может, себя потеряешь, зато обретешь Авзентинию.

Только поднимется вихрь – память старца на помощь зови, тебе это привычно. Отрешись от часов, что досель не имела. Уляжется ветер – тут и поймешь: ничто никогда не терялось…

София заново перечитала написанное и снова посмотрела на Розмари:

– Откуда это могло стать кому-то известно? Как вообще такое возможно? А твоя карта тоже вся сбылась?

– Сбылась, – ответила девушка. – До последней мелочи. Там были моменты, которых я в толк взять не могла, пока они не начали происходить. А кое-чего я в упор не замечала – только задним числом. Но все, что карта мне напророчила, точно так и свершилось!

– Значит, нам ждать от Золотого Креста неслабой погони, – невесело хмыкнул Эррол. – Стая золотых птиц, ха! И без предсказаний все ясно…

– Там дальше становится интереснее, – нахмурилась София. – Процветшая рука, сокольничий… Слушай, Эррол, точно эти слова мне Минна говорила в Севилье! Так и сказала: «Сокольничий и процветшая рука пребудут с тобой»!

– Ну и что?

– А то, что слово в слово как на карте! Сокольничий – это ты, тут все ясно. А процветшая рука, – она повернулась к Златопрут, – это ты!

Вещая заговорила впервые с тех пор, как Розмари представилась им.

– Да, похоже на то, – сказала она.

– А кто – старцы?

Златопрут повернулась к западу, по лицу пробежала тень тревоги.

– Похоже, это могу объяснить я. Старцы… Впрочем, лучше я буду рассказывать на ходу, ибо на дорогу только что выехала полусотня солдат Золотого Креста. Они скачут из Севильи и, очень возможно, разыскивают именно нас…

Эррол нашел хозяйку гостиницы за разрушенным зданием: сжавшись в комочек, она пряталась под миндальным деревом. Немного проводив старушку по дороге на север, где держал ферму ее сын, Эррол догнал своих спутниц. Комната, в которой они ночевали, по счастью, уцелела, в отличие от разгромленной общей. Забрав свои вещи, путники оседлали коней и выехали со двора.

К немалому отвращению Софии, Розмари настояла на том, чтобы забрать глаза четырехкрылов. Два она убрала в свой мешок, два других положила в фургон, который у нее, оказывается, был. Она выпрягла лошадь и бросила повозку у поворота дороги, когда увидела «семь крыльев». София с удивлением оглядывала ярко раскрашенный тент. Цветы, лозы, птицы населяли стены фургона, а над дверью притулилась золотая ласточка. Птица раскрывала крылья, собираясь лететь.

Розмари запрягла лошадь, и все вместе они двинулись на восток.

– Дорога добротно укатана за века путешествий, хотя последнее время по ней мало кто ездит, – рассказала девушка новым друзьям. – Отсюда и до границы через каждые несколько лиг устроены колодцы, но вот гостиниц больше не будет. На пятой лиге живет пастух: я у него баранину покупаю. Всю остальную снедь нужно везти с собой…

– Что там за граница? – спросил Эррол. – Там небось и стража стоит?

– Чтобы всю Темную эпоху укараулить, никакой стражи не хватит. Они парами бродят, по двое на каждые три лиги. Я многих знаю. С некоторыми можно по-людски столковаться.

– Удивляюсь я, однако, – презрительно покривился Эррол.

Розмари бросила на него быстрый взгляд:

– Это никакая не дружба, а простой компромисс. Я сама годами таскалась вдоль границы, пока ждала Бруно. Бывало, то о четырехкрылах стражу предупредишь, то о темных бурях, что порой посылает эпоха… Ну и ребята мне порой тем же платили. Цели наши, конечно, весьма различаются. Но почему друг дружку не выручить? Сперва терпишь их, а потом и взаимное уважение кое-какое зарождается.

– Полагаю, – сказал Эррол, – с теми пятьюдесятью, что скачут за нами, на взаимное уважение рассчитывать не приходится?

Розмари покачала головой:

– Я из орденских в Севилье никого не знаю.

И чмокнула губами, понуждая лошадь бежать веселей.

София снова ехала со Златопрут, на сей раз сидя впереди. Она смотрела в ясное утреннее небо.