Чудовище лощин - Эндрю Питерсон
Он почувствовал, как кто-то притронулся к нему. Голос Кальмара негромко произнёс:
– Я здесь.
Кальмар помог брату сесть и взглянул на Джаннера влажными печальными глазами. В них не было ни следа желтизны. Сплошь синева.
– Маме этого не понять. Для неё отец мёртв вот уже девять лет. А мы обрели его только этим летом, в лесном замке дяди Артама. И теперь он словно умирает снова…
Джаннер вытер нос и кивнул, благодарный брату за то, что тот сам всё понял.
– Я так по нему скучаю, – признался он. – Я знаю, что это глупо, потому что я был маленьким и ничего не помню. Но иногда мне кажется, что он рядом и наблюдает за нами.
– Понимаю, – ответил Кальмар. – Но его нет. И мама девять лет жила одна. Девять лет. Джаннер, какая же она хорошая, когда счастлива! Похоже, Радрик ей нужен. Он для неё как лекарство.
Джаннер вытер нос. Немыслимо показаться остальным с сопливым носом и опухшими красными глазами.
– Наверное, мне надо пойти извиниться.
– Угу.
Джаннер вздрогнул от пробравшегося под куртку порыва ветра, оледенившего места, намокшие от снега и от слёз.
– Пошли, – сказал он. – Тебе что, не холодно?
Кальмар посмотрел на снежинки, как будто совсем забыл, что стоит в снегу.
– Я теперь совсем не мёрзну, Джаннер. Только есть хочется.
К огромному облегчению Джаннера, в гостиной были только Лили и Ния. Они сидели вместе на кушетке и смотрели на огонь. Джаннер сказал: «Прости меня», – и снова хлынули неудержимые слёзы, но на сей раз он всласть выплакался в материнских объятиях.
Дети и Ния долго разговаривали, сидя у огня. После тихого ужина Джаннер лёг в постель, думая о Радрике, о своём отце, о том, что некоторые вещи могут одновременно ранить и исцелять.
Поздно ночью он проснулся от приглушённого стука в дверь. Мальчик встал и выглянул в коридор, чтобы убедиться, что всё в порядке. В доме было темно и тихо, только внизу светились угли в очаге.
Когда Ния открыла дверь, раздались завывания ветра; потом заговорил Радрик. В голосах взрослых слышались ласковые нотки. Джаннер знал, что мать рассказывает Радрику о случившемся. Тот произнёс: «Мне страшно жаль, Ния», – и мать ответила: «Всё будет хорошо».
Потом Ния спросила:
– А почему ты приехал так поздно?
– Хотел попрощаться.
– Что?!
– Я уезжаю. От вождя Бан Гины пришла весть, что во Внешних долинах какие-то беспорядки. Горностранники так и лезут. Да ещё ходят слухи о чём-то похуже.
– Что там случилось?
– Клыки. Двое детей вчера вечером видели на дальнем пастбище Серого Клыка. Фермеры напуганы и злы, они требуют от нас помощи. Я собрал лучших бойцов, они сейчас ждут меня в Твердыне. Мне страшно не хочется уезжать. Непросто, знаешь, быть Хозяином лощин.
– И любить Хозяина тоже непросто, – сказала Ния, и Джаннер, услышав шорох, понял, что они обнялись. – Будь осторожен, Радрик, и поскорей возвращайся. Нам нужно ещё решить со свадьбой.
Надолго воцарилась тишина, и Джаннер вдруг почувствовал себя незваным гостем. Он на цыпочках вернулся в постель и вновь заметил, что похрапывания Кальмара не слышно. Мальчик привстал и заглянул в темноту. Он видел очертания тела под одеялом, но не слышал дыхания.
Джаннер протянул руку и толкнул брата.
Кальмара не было. Сорвав одеяло, Джаннер обнаружил под ним свёрнутое покрывало. Кальмар исчез.
Джаннер бросился к окну и отдёрнул занавеску, шепча: «Нет, нет, нет, нет, нет». Снег перестал идти, и холмы были покрыты девственно чистым слоем белизны, напоминающим глазурь на пироге.
Следы, хорошо заметные в свете луны, вели по снегу от дома, мимо конюшни, в темноту.
37. Армия Сары готовится к бою
– Всё будет завтра, – шепнула Сара Кобблер Борли. Мальчуган взглянул на неё и улыбнулся. Его глаза так и сияли на испачканном сажей лице. – Жди моего сигнала. Понятно?
– Да, – кивнул Борли.
Обогнув кровати, Сара подошла к другой койке и коснулась ноги маленькой девочки по имени Вира.
– Привет.
– Привет, Сара Кобблер, – прошептала та.
– Спи крепко. Завтра мы вырвемся отсюда.
– Будет страшно? – спросила Вира, натягивая одеяло до подбородка.
– Да, – ответила Сара. – Но мне кажется, у нас всё получится.
– Мне тоже, – сказала Вира и закрыла глаза.
Сара задумалась, верит ли она собственным словам. Что, если она действует просто от отчаяния, подвергая маленьких детей опасности? Она обдумывала побег уже два месяца – это не было скоропалительным решением. Сара много раз могла пойти на попятный – передумав, переубедив себя, – или попасться. Но, насколько девочка понимала, до сих пор ни Надзиратель, ни Мобрик, ни Механики не заметили, что она и её маленький отряд прячут кинжалы, мечи и даже вилки.
Эта мысль пришла Саре в голову в тот вечер, когда Борли показал ей украденный кинжал и спросил, можно ли воспользоваться им при побеге. Сара всю ночь пролежала без сна, задавая себе тот же вопрос. Если за оружие возьмётся только один человек – ничего не выйдет. А если вооружатся все? Успеет ли Надзиратель позвать на помощь? А Мобрик?
Она спрятала кинжал Борли у себя в койке и два дня наблюдала за Механиками, прежде чем стянула ещё один. Механики стояли у каждого конвейера, в каждой мастерской – они должны были вести счёт оружию и осматривать его на предмет изъянов. Но Сара заметила, что даже самые старшие (и самые злые) Механики обычно отвлекаются и работают спустя рукава. Они переговаривались друг с другом и в основном наблюдали за Мобриком. Механики, достигшие определённого возраста, получали повышение и отправлялись за пределы фабрики (по крайней мере, по словам Надзирателя). Поэтому они всё меньше думали о работе и не замечали пропавших мечей и кинжалов.
Даже ежедневное появление Надзирателя в мастерской было Саре на руку. Этот злобный тип в перчатках без пальцев шагал по проходам между машинами, щёлкая кнутом и изрыгая ругательства. Когда он проходил мимо, Сара низко опускала голову и, не переставая точить, обрезать и полировать оружие, наблюдала за Механиками. Она знала, что они боятся Надзирателя. Их глаза так и бегали, и они лишь притворялись, будто считают оружие в бочонках.
Сара не позволяла никому из своей армии запасать оружие. Её бы замучила совесть, если бы кого-то из них поймали, избили или заперли
