Остров на Птичьей улице - Ури Орлев
– Алекс, – шёпотом позвал он.
– Я тут, – прошептал я сверху.
– Я пришёл за тобой. Мы забираем тебя к себе.
– Я… я не могу уйти, – сказал я, и у меня защемило сердце.
– Вот ведь упрямый какой. Алекс, тебе нельзя здесь больше оставаться.
Я не ответил.
– Хорошо. Я принёс тебе продукты. Кинь мне верёвку. Я привяжу всё к ней, чтобы ты поднял это наверх. И не забудь про доску в окне. Помнишь, как мы договаривались?
Я кинул ему верёвку и поднял продукты к себе наверх. О! Какое это было замечательное угощение! Я ел сам и кормил Снежка. Получилось, будто мы с ним отметили Новый год. Пан Болек очень рисковал, когда пришёл сюда после наступления комендантского часа. Наверное, он специально выбрал именно эту ночь, когда все напиваются, даже немцы и полицаи. А может быть, в эту ночь комендантский час не был таким уж строгим.
А потом у меня был ещё гость, вернее гостья. В один из дней я услышал внизу детские голоса, кричавшие на разные лады. И вдруг среди всех этих голосов я узнал голос Стаси. Она кричала очень громко, и это было совсем на неё не похоже. Я понял, что она хочет, чтобы я её услышал. Но на самом деле у неё был более серьёзный план. Когда стемнело, все дети ушли. Я подполз к краю пола и посмотрел вниз. Она не ушла. Смотрела то в сторону ворот, то наверх. Наконец Стася увидела меня.
– Мы уезжаем в деревню, Алекс, – громким шёпотом сказала она.
– Когда?
– Завтра утром.
– Иди ко мне.
– Нас поймают.
Я спустил ей лестницу. Будь что будет. Она забралась наверх. Это заняло довольно много времени. Она поднималась очень медленно. Я уже и забыл, что сам не сразу научился залезать по верёвочной лестнице. Нам очень повезло. Я едва успел поднять лестницу наверх и сказать Стасе, чтобы залезала в шкаф, как снизу послышались шаги и голоса. Это подростки пришли покурить. Я плотно прикрыл за нами дверцы шкафа. Петли у меня были хорошо смазаны и не издавали ни звука.
Я не стал зажигать свечу. Зажёг фонарик, прикрыв его сверху ладонью. Так Стася могла разглядеть моё укрытие. Вентиляционные отверстия. Она выглянула через них наружу, чтобы посмотреть, что я видел, когда смотрел на неё. Стася принесла мне письмо. Она думала оставить его внизу. Без даты и без имени. Ещё она принесла полбинокля.
– Не надо. Возьми себе на память.
Она нервничала. Мама не знала, что она ушла из дома.
– Они уйдут до начала комендантского часа. Ты не волнуйся, – шепнул я ей.
Я хотел показать ей Снежка. Но она пришла в ужас от одной только мысли о том, что ей придётся смотреть на мышь. Я чуть не расхохотался. Совсем забыл, что есть девчонки, которые до смерти боятся мышей.
– Он же белый, – прошептал я.
– Нет, нет, нет. Пожалуйста! – взмолилась она.
– Кого ты больше боишься, немцев или мышей?
Я скорее почувствовал, чем увидел, что она улыбается.
И тогда я показал ей Снежка. Стася посмотрела на него, и ничего ужасного не произошло.
– У него глаза как пуговки, – вдруг сказала она.
– Он тебе нравится? Смотри, какой милый.
– Может, и милый, только этот его длинный хвост…
Ладно. Я закрыл коробку.
– Куда вы уезжаете?
– У мамы есть подруга в деревне. Мы едем к ней.
– Ты знаешь, где это?
Она не знала. Мама решила не говорить ей адрес на всякий случай.
– Как же я тебя найду после войны?
Мы попытались придумать план. Хоть какой-нибудь, только чтобы суметь отыскать друг друга. Решили, что напишем оба английскому королю. После войны в Англии наверняка всё равно будет король, даже если немцы и разбомбят его дворец. Может быть, они его уже разбомбили. Но вообще это была довольно глупая идея. Разве у короля есть время, чтобы заниматься такими делами? Лучше уже тогда написать в Красный Крест. Например, в Швейцарию. А если немцы всё-таки смогут в последний момент завоевать Швейцарию, тогда мы напишем в Австралию. Дотуда они точно не доберутся. Потому что они и так скоро проиграют. Мы остановились на варианте с Красным Крестом. И ещё на всякий случай договорились встретиться тут, прямо у этого дома, в первый Новый год после того, как закончится война.
Подростки докурили и ушли. Мы осторожно выбрались из шкафа. И тогда я поцеловал Стасю и сказал, что люблю её. И она заплакала.
Я спустил вниз лестницу. Она чуть не упала, когда спускалась в темноте. Но, к счастью, всё обошлось, и она спустилась вниз целой и невредимой. Я сказал ей считать перекладины. Тринадцать – счастливое число. Может быть, теперь и для неё.
На следующее утро я увидел, как к их дому подъехала повозка. Они с мамой погрузили вещи и сели сами. Стася знала, что я смотрю. И, когда повозка тронулась, она помахала мне. Я не верил своим глазам. Её мама тоже махала мне. А может, это не мне? Может, они махали вообще кому-то другому? Нет! Они обе смотрели прямо на меня. Видимо, вчера, когда Стася вернулась домой перед самым комендантским часом, у неё не было выбора, пришлось рассказать маме всю правду.
Я не открывал вентиляционные отверстия целый день. Я не хотел видеть новых жильцов, которые будут жить в её квартире. В её комнате. Но на следующее утро я увидел, что квартира так и стоит пустая.
Было очень странно теперь смотреть на улицу, которая совсем недавно была почти непреодолимой границей между двумя мирами. О стене уже совсем ничего не напоминало. Трамвайные пути, поверх которых она шла, теперь снова использовались по назначению. Будто никогда здесь и не было ни стены, ни гетто. Как будто здесь никогда не жили другие люди.
20. Плач заразителен. Совсем как смех
Примерно недели через две после того, как Стася с мамой уехали из города, случилась снежная буря. Не просто метель, а именно буря, настоящий ураган. Сначала весь день шёл снег, и я поднялся на верхний пол и скидывал оттуда целые сугробы. Потом ветер усилился и начал задувать со всех сторон. Я думал, что умру от холода, сидя в своём шкафу. Я заткнул подушками все щели и занавесил тонкие дверцы ещё одним пуховым одеялом. Примус я не выключал ни на секунду, мне пришла в голову гениальная идея – я грел на огне кирпичи. Нагревал один, клал в сторонку и тут же начинал греть следующий. Получалось что-то вроде печки. А ещё я теперь точно знал, что керосина до
