Король-волк - Эндрю Питерсон
– Да, королева Сара, – ответили дети.
Сара повернулась к Армулину:
– Вы сыграете нам по пути?
– Да, королева, – он поклонился.
– Дети, если потеряетесь или отобьётесь от отряда, идите на звук свистоарфы!
Больше медлить было нельзя, но Сара боялась отдавать приказ к выступлению. Сироты находились под её опекой, и она понимала, что несёт ответственность за их жизнь, и не хотела, чтобы детям снова пришлось страдать.
По улице бежали дагтаунцы. Шум битвы приближался. Как только Сара приготовилась отдать приказание, дверь распахнулась, и на пороге, тяжело дыша как злой пёс, возник Серый Клык. Увидев толпу детей, он ухмыльнулся, выгнул спину и завыл.
Армулин встал между детьми и Клыком и провёл пальцами по струнам, а потом поднёс свистоарфу к губам и заиграл быстрый танец, притоптывая в такт ногой и двигая локтями. Но мотив звучал робко и фальшиво: неверных нот было столько, что Сара поёжилась.
Вой Клыка резко оборвался. Волк склонил голову набок и взглянул на Армулина, словно пытаясь понять, что делает этот странный тип. А потом он засмеялся. На пороге, откликнувшись на призыв, появились ещё двое Клыков, и все трое принялись потешаться над бардом, передразнивая его движения.
По щеке Армулина скатилась капля пота. Он закончил играть и вскинул руку, словно ожидая аплодисментов.
Клыки согнулись пополам от хохота.
– Давай ещё! – рявкнул один из них.
Армулин вновь поднёс свистоарфу к губам, и Сара увидела, что у барда дрожат руки. На сей раз, впрочем, мелодия звучала чисто и красиво.
Клыки зажали уши, съёжились и заскулили.
Борли вдруг спрыгнул со стола.
– В бой за королеву Сару! – закричал он, и ребята бросились вперёд.
Сара в ужасе стояла на столе, пока её армия, огибая Армулина, бежала к дверям и накинулась на Серых Клыков, прежде чем те успели понять, что случилось. Вся толпа вывалилась во двор, топча оставшуюся от Клыков пыль и доспехи. Тогда Сара спрыгнула со стола, схватила Армулина за руку и тоже побежала.
Улицы были запружены дагтаунцами. Армулин умудрялся играть на бегу, и у него выходило куда красивей прежнего. Он вытер пот со лба и сказал:
– Прости, Сара. Очень трудно играть, когда страшно.
– Ерунда, чуть-чуть не в ноты, – ответила Сара, с трудом переводя дух. – Зато дети знают, что вы ещё живы! Играйте!
По улице текла река людей; Сару и её армию несло течением. Группы дагтаунцев то и дело отделялись от основного потока, словно ручейки ныряя направо и налево в переулки, чтобы найти кратчайший путь к набережной. Уоллис и его ребята бросились налево, за ними последовали ещё два отряда. Впереди Сара заметила зелёную чешую Клыков, дерущихся с наступающими дагтаунцами. Толпа замедлила ход, и ещё несколько отрядов исчезли в переулке справа. Сара подумала, что так даже лучше. Если Клыки преградили главные улицы, хотя бы часть сирот доберется до набережной.
Чем дольше играл Армулин, тем красивей звучала музыка. Наконец он заиграл не хуже, чем на празднике в День дракона. Дагтаунцев это ободрило, кто-то его даже узнал.
– Армулин! – восклицали люди, на бегу похлопывая барда по плечам.
– Играй, играй! – кричали они, смеясь, по мере того как на улицах появлялось всё больше Клыков.
Армулин заиграл старинную песню. «Наверное, её сложили на Анниере», – подумала Сара, и сердце у неё сладко заныло.
В ту самую минуту они пробегали мимо «Кробличьей лапки».
36
Чудеса бывают
Артам Ветрокрыл затерялся в агонии воспоминаний. Он метался и корчился на полу в «Кробличьей лапке», как ребёнок в горячечном бреду. Он что-то бормотал, всхлипывал, пускал слюни, скулил. Ему казалось, что он лежит на полу тёмной камеры, а вокруг, хлопая кожистыми крыльями, злобно скалясь и хохоча, бродят призраки и упыри. Он зажал уши руками, пытаясь заглушить их издёвки. «Предатель. Трус. Урод». Но чем больше Артам старался не обращать внимания на насмешки врагов, тем громче звучали их голоса. Когда он открывал глаза, из темноты выскакивали безобразные оскаленные морды. Ему казалось, что его душа съёживается – ну или он сам, лёжа в мрачной камере, становится меньше, – а чудовища, гневно хлопающие крыльями, всё растут и растут.
Собрав убывающие силы, Артам взмолился Создателю о помощи, умоляя заглушить голоса и рассеять темноту. Но чудовища засмеялись громче, закружились ещё неистовей и сомкнулись вокруг пленника, словно гигантская пасть, готовая его пережевать и проглотить.
А потом сознания Артама достигли слабые отблески светоносной мелодии. Злые голоса притихли, как будто тоже её услышали. Они зарычали и удвоили свои усилия, но чем грозней звучали голоса, тем ярче сияла музыка. Артам задышал ровнее. Он прислушался. Он страстно мечтал о песне, которую слышал, отчаянно тянулся к ней, как утопающий к спасительной верёвке…
И тогда Артам в темноте увидел на крыше Великой библиотеки Бан Роны Лили Ветрокрыл. Девочку окружали тёмные кожистые крылья, вроде тех, что он видел в кошмаре, но она продолжала играть. Храброе сердце Лили источало свет, подобный солнечному. Её музыка пробудила душу Артама и велела ему: «Защищай! Защищай тех, кто вверен тебе. Сражайся за них».
Он вздрогнул как от прикосновения калёным железом, хлопнул глазами, в замешательстве посмотрел вокруг и с трудом поднялся. Куда он попал? Комната была знакомая. Двенадцатый номер. Здесь была его постель. Артам увидел на столике чашку и вспомнил, как какая-то девочка пила из неё чай, наблюдая за ним.
Сара. Сара Кобблер. Он снова закрыл глаза, прислушиваясь к мелодии, которая его разбудила. Лили играла, и музыка её светлого сердца текла над крышами Бан Роны.
Но даже проснувшись, Артам по-прежнему слышал эту дивную мелодию – несомненно, сложенную на Анниере. Он понял, что песня звучит у него не только в голове, но и в ушах. Почти заглушённая криками и лязгом битвы, музыка лилась в окно и наполняла душу Артама, как чистая вода, которая орошает пересохшую землю.
– Сара! – закричал он и распахнул окно.
По улице внизу
