Джеймс Гринвуд - Маленький оборвыш
Да, конечно, у меня был такой человек. Я вспомнил миссис Уинкшип, я вспомнил ту ночь, когда она и Марта накормили, одели и приласкали меня, я вспомнил, как она хотела сделать из меня честного мальчика, и почувствовал, что мне будет очень и очень тяжело, если она узнает, что я сижу в тюрьме. Но с какой же стати мне этого бояться? Ведь Джордж Гапкинс обещал выручить меня из всякой беды.
– Я не попаду в тюрьму, – сказал я, – ведь я уж больше двух месяцев занимаюсь этим делом и ни разу не попадался, а тогда мне еще никто не помогал.
– А теперь ты нашел помощника! – воскликнула она. – Он поможет тебе на долгое время засесть в тюрьму! Это его обычная манера! Он тысячу раз говорил мне: «Я никогда не начинаю работать свежими руками, пока не отделаюсь от старых». Каждый мальчик служит у него, пока не станет известен полиции, пока за ним не начнут следить. Теперь ты меня понимаешь?
Трудно было не понять.
– А мистер Гапкинс не то говорил мне, – заметил я, – он обещал, что не пожалеет никаких денег, чтобы выручить меня из беды.
– Он обещал! Да разве можно верить обещаниям этого обманщика, этого злодея! Слушай, мальчик. Я тебе много рассказала, ты можешь завтра же выдать меня мужу, и он изобьет меня до полусмерти, как делал уже не раз, но мне все равно, мне надоела эта жизнь!
Она опустилась на стул, положила голову на стол и заплакала так горько, что у меня выступили слезы на глазах.
– Пожалуйста, не бойтесь, – проговорил я, подходя к ней, – я ничего ему не скажу. Я не сделаю неприятность человеку, который желает мне добра.
– Я желаю тебе добра, – проговорила она, поднимая со стола свое заплаканное лицо, – все, что я тебе говорила, правда, истинная правда.
– Я вам верю, только посоветуйте мне, что же мне делать?
– Поди, ляг в постель и сам подумай. Ты слишком молод, чтобы быть вором. Поди и подумай, куда тебе деться, когда ты убежишь отсюда.
– А если я убегу, он не погонится за мной, как вы думаете?
– Придумай такое место, куда бы он не смел гнаться за тобой. Иди, ложись и думай об этом. Прощай.
Я вернулся в свою комнату в сильном раздумье. Хорошо ей было говорить: «Ляг в постель и подумай».
Как я мог думать, когда после всех необыкновенных событий сегодняшнего дня в моей голове остался какой-то ужасный хаос. Одно только было мне ясно. Миссис Гапкинс сказала мне правду: ее муж негодяй, и, если я останусь у него, меня ожидает самая несчастная судьба. Я должен бежать, но куда? Куда он не посмеет за мной гнаться? На этот вопрос я не мог найти ответ. «Посплю-ка я лучше, – сказал я сам себе, – а завтра поговорю с ней об этом. Она наверняка присоветует мне что-нибудь».
Когда я проснулся на следующее утро, на великолепных часах, подаренных мне накануне мистером Гапкинсом, было восемь часов. Я не слышал, как мистер Гапкинс вернулся домой, но теперь я услышал скрип его сапог по лестнице, значит, он был дома. Я ожидал, что он позовет меня, но он, не говоря ни слова, прошел мимо моей комнаты, и через несколько минут я услышал, что он уходит из дому. Я лежал в постели, придумывая, что мне делать, когда я встану, как вдруг уличная дверь отворилась, и я услышал шаги двух мужчин по лестнице. Через некоторое время Джордж Гапкинс вошел ко мне в комнату.
– Ну, Джим, – сказал он, – тебе, кажется, придется быть сегодня и поваром, и слугой, и всем на свете: жена заболела.
– И сильно заболела, сэр? – спросил я, вспомнив странное выражение ее лица накануне.
– Так сильно, что я сейчас ходил за доктором, он говорит, что у нее начинается горячка или что-то другое в этом роде.
Болезнь миссис Гапкинс оказалась нешуточной и продолжалась целых три недели. За все это время я ни разу не видел ее. Мистер Гапкинс нанял какую-то старушку, которая ухаживала за ней, готовила еду и исполняла домашние работы, причем я усердно помогал ей. Другого дела у меня не было. Хозяин не исполнил своего обещания и не думал обучать меня всем тонкостям своего ремесла. Он так боялся горячки, что почти не бывал дома. Он обедал вместе со мной в столовой, сидя у открытого окна и беспрестанно нюхая баночку со спиртом, а затем уходил и не возвращался домой до поздней ночи. Спал он в той же столовой, на диване.
Мое положение было очень недурное. Меня хорошо кормили. Хозяин всегда давал мне шиллинг, когда я его просил, и позволял мне гулять, где я хочу, от шести до десяти часов вечера. Он не только не учил меня ничему дурному, а напротив, каждое утро, уходя из дому, говорил мне: «Пожалуйста, ты не берись за работу и не ходи ни в какие дурные места. Скучно тебе – сходи в театр или в концерт; коли тебе нужны деньги, бери у меня, а сам не добывай». Таким образом, хотя я не забывал совета, данного мне миссис Гапкинс, я находил, что бежать теперь было бы очень глупо с моей стороны. Кроме того, хотя я не видел больную хозяйку, но она часто давала мне мелкие поручения, я оказывал ей небольшие услуги, и мне казалось, что я сделаю неблагодарность, если брошу ее, пока она больна.
Через три недели миссис Гапкинс вышла из своей комнаты; она была страшно худа и бледна, длинные волосы ее были коротко острижены, и она надела чепчик; это так обезобразило ее, что я с трудом узнал эту женщину. Мистер Гапкинс, не видевший жену уже недели две, был тоже поражен переменой в ее лице.
– Эким ты уродом стала, – заметил он. – Я бы на твоем месте не вышел из своей комнаты с такой физиономией.
– Я бы хотела быть еще вдесятеро безобразнее назло тебе! – ответила она довольно неласковым голосом.
Очевидно было, что болезнь вовсе не помирила моих хозяев.
После этого я очень удивился, вернувшись на следующий вечер домой и увидев, что она сидит в столовой вместе с мистером Гапкинсом и какими-то двумя мужчинами. Все они о чем-то весело разговаривали, смеялись и, казалось, были в полном согласии. Впрочем, разговор у них шел, должно быть, деловой, потому что когда я вошел, мистер Гапкинс знаком указал на меня своим приятелям, те осмотрели меня с ног до головы, и затем мне было приказано или отправляться спать, или идти еще гулять. Я выбрал первое.
Не знаю, долго ли я спал, но меня разбудило прикосновение чьей-то руки к моему плечу и голос миссис Гапкинс.
– Ты не спишь, Джим?
– Нет-с, не сплю.
– Думал ты о том, о чем мы с тобой говорили ночью перед моей болезнью?
– Да, я много раз об этом думал и передумывал.
– Ну, и что же ты? Решился последовать моему совету?
– Да, конечно, только я не знаю, куда мне бежать.
– Ты должен скорее придумать это. Если не уйдешь завтра, тебе придется каяться всю жизнь. Ты видел сегодня в столовой двух приятелей моего мужа – Тильнера и Джона Армитеджа, они вместе затевают дурную штуку и тебя возьмут в помощники.
– Какую же такую штуку?
– Грабеж. Ш-ш… Не спрашивай больше! Это будет сделано завтра или послезавтра ночью… в Фульгаме, в Прескотгаузе. Послушайся меня, иди завтра утром, как только встанешь, туда, куда он не посмеет погнаться за тобой, и расскажи там все, только не говори ничего обо мне. Понимаешь?
– Понимаю, не беспокойтесь, – ответил я.
– Я и не беспокоюсь, я знаю, ты добрый мальчик и не захочешь за добро заплатить злом. Прощай, мне надо идти вниз, они сейчас вернутся. – Она потрепала меня по щеке своей горячей рукой и вышла вон.
Наконец должна была начаться моя служба у мистера Гапкинса. Странно только, что он брал меня помощником в таком важном деле, как грабеж, не подучив сперва, как обещал. Еще страннее казалось мне поведение миссис Гапкинс. Если она хотела только, чтобы я убежал и не участвовал в дурном деле, зачем она назвала мне сообщников своего мужа и тот дом, который они собирались грабить? Я ворочался в постели, думая и передумывая одно и то же, но моя глупая голова не могла разрешить этих вопросов. В конце концов я решил, что на следующее утро, как только встану, побегу в Спиталфилд, разыщу там Рипстона, расскажу ему все дело и попрошу его совета. Сначала я хотел обратиться за советом к миссис Уинкшип, но, вспомнив, что около ее дома могу встретить отца и что она, пожалуй, сердится на меня за измену Бельчеру, отказался от этого намерения.
Глава XXX. Я изменяю Джорджу Гапкинсу. Занавес падает
На следующее утро после завтрака Джордж Гапкинс сказал мне:
– Ты много не шляйся сегодня, чтобы не слишком устать к ночи. Ты мне понадобишься.
– Зачем? – спросил я с самым невинным видом.
– А тебе что за дело? Узнаешь, когда нужно будет.
Через некоторое время он позвал меня в небольшую прачечную на другом конце двора. Там было маленькое окошечко в одно стекло, отворявшееся в кухню.
– Посмотрим-ка: можешь ли ты пролезть через такое отверстие? – спросил он.
Я с трудом просунул плечи сквозь маленькое окошечко и соскочил в кухню.
– А ты не можешь еще побольше нашуметь? – поморщился он.
Я пролез еще раз, стараясь ступать как можно тише.
– Вот это лучше, – заметил он, – попробуй еще раз, становись на цыпочки.
