Иван Василенко - Жизнь и приключения Заморыша
- А долги не платить по четыре месяца - это "хоросо", патер Анастасэ? - сощурясь, прошептал наш батюшка.
- Какие долги, патер Евстафий, какие?.. - тоже перешел на шепот черный.
- Забыли? А чье каре наскочило на мой покер?
- Патер Евстафий, так это был чистый блеф! Никакой покер у вас не был! Вы даже не показали карты, вы сунули карты под карты!..
- Что-о?.. Карты под карты?!. Так я кто же, по-вашему, шулер?
- Сига **. - Черный показал глазами на моего отна и уже громко сказал: - Я, патер Евстафий, очень вас уважаю. Просу вас ко мне в келию. Мы усо, усо - как это по-русскому? - миром уладим... Кириэ Мимоходенко, - повернулся он к отцу, вы согласны посылать вас паликари... вас мальчик в нас монастырь?
- Видите ли, отец Анастасэ, - развел отец руками, - я, может, и согласился бы - как-никак, мальчику не вредно поправиться на хороших харчах, - но надобно и его согласием заручиться...
- Орео! - воскликнул черный. - Орео, кириэ Мимоходеяко! Прислить сюда вас мальчик, я буду говорить с ним.
Тогда я вышел из-за перегородки и сказал:
* Плохо (греческ.).
** Тише (греческ.).
- Папа, я согласен. Я все слышал. Я согласен.
- Ты согласен? - в удивлении отступил отец. - Согласен?
- Да, - твердо повторил я, - согласен. Я буду каждый день заходить в монастырь... обедать и учиться петь по-гречески.
Черный хлопнул в ладоши:
- Орео!.. Орео, поликари!.. Орео!..
МОЛОТОЧЕК
У отца был деревянный ящик, в котором он держал разные инструменты: стамески, буравчики, плоскогубцы, отвертки, молотки. Отец редко пользовался ими, только в случаях, когда надо было забить гвоздь или выправить осевшую дверь, но, если он замечал, что какого-нибудь инструмента в его ящике не хватает, нам всем доставалось на орехи. И все-таки я этот ящик вытащил из-под конторки и долго в нем рылся, отыскивая маленький молоточек. Нет, молоточка в ящике не было. Большой молоток был, а маленький, который можно бы незаметно держать в кармане, куда-то исчез; наверно, Витька затаскал. Оставалось одно - идти к Ильке: в кузнице есть все на свете инструменты. Конечно, Илька будет расспрашивать, зачем мне понадобился молоточек. Что ж, пусть спрашивает: на этот раз я ему ничего не скажу.
Смеркалось, когда я подходил к кузнице.
- Эй, пономарь, лезь сюда! - донеслось до меня откуда-то сверху.
Я поднял голову и увидел на закопченной крыше Ильку. Одной рукой он держался за трубу, а другой показывал мне на деревянную приставную лестницу.
- Лезь, не бойся!
Не такая уж высокая крыша, чтоб я побоялся взобраться на нее.
Но, взобравшись, я чуть не свалился - такая она была покатая.
- Ты что тут делаешь, Илька? - спросил я и тоже ухватился рукой за трубу.
- Звезды считаю.
Я обвел глазами небо. На нем светилась только одна звезда, да и та величиной с наперсток: ведь было еще рано.
- Сколько ж ты насчитал? - спросил я недоверчива.
- Семь тысяч девятьсот одиннадцать, - не моргнув глазом, ответил Илька.
Вот и опять он разговаривает со мной так, будто я сую нос не в свое дело.
- Ладно, считай дальше, - сказал я небрежно, - только сперва дай мне маленький молоточек. У вас в кузнице, наверно, всякие есть.
- У нас всякие есть, - подтвердил Илька. - А нет, так нам ничего не стоит сделать. Тебе зачем молоток?
- Мух бить, - ответил я в отместку.
- Му-ух?! - несказанно удивился Илька. - Какой же дурак бьет мух молотком?
- А какой дурак звезды считает на пустом небе?
Некоторое время Илька таращил на меня свои зеленые глаза, потом закричал:
- Э, врешь, врешь!.. Говори, зачем тебе молоток! Говори, а то не дам.
- А ты признайся, зачем сюда залез, тогда скажу.
- Залез и залез, кому какое дело! Ну, говори! Говори, а то сейчас же полетишь с крыши.
Мы долго спорили. Потом Илька презрительно сказал:
- Подумаешь, очень мне интересно, зачем ему молоток понадобился! Хоть грабли попроси, я и не подумаю спрашивать. Сиди тут, я сейчас принесу. Настоящий парень всегда выручит товарища. А то есть такие прижимистые ангелочки, что у них и старого перышка не допросишься. - Он полез было с крыши, но затем вернулся и строго предупредил: - Ты сидеть сиди, да не зевай. Как увидишь, что кто-нибудь остановится тут и навострит свое свинячье ухо, сейчас же постучи три раза по крыше. Да и сам не заглядывай.
Он прикрыл куском толя какую-то дыру в крыше и ушел.
Мне, конечно, было очень обидно: то "пономарь", то "ангелочек". И когда это было, чтоб я не одолжил ему перышка? Но все равно я решил терпеть до конца, лишь бы добиться того, что задумал. А вот почему я должен стучать кулаком по крыше, если кто остановится около кузницы, я не понимал. Одно было ясно: в кузнице делалось что-то такое, о чем никто не должен догадываться. Снизу доносился звон железа, какие-то шорохи и частые вздохи меха для раздувания горна. Ну и что ж?
Это всегда несется из кузницы на улицу. Вдруг я заметил, что какойто человек, шедший по пыльной дороге, оглянулся раз, другой - и прямиком направился к воротам кузницы. Я сейчас же застучал кулаком по крыше.
Человек подошел к воротам и тоже постучал, сначала три раза подряд, а потом, с маленьким промежутком, еще раз. "Кто?" - донесся глухой голос из кузницы. "За подковой для коня Стрекопытова пришел", - ответил человек. "А деньги принес?" - "Принес. Два пятиалтынных". Ворота скрипнули, потом заскрежетал засов: значит, человека пропустили, а ворота крепко заперли.
Прошло немного времени, и к воротам зашагал еще какой-то человек. Тот был в сапогах и в синей фуражке, а этот в ботинках, в соломенной шляпе и в очках. Я, конечно, опять застучал. Вероятно, человек услышал, потому что поднял кверху голову и смешно показал мне язык.
Потом и сам постучал. Его тоже впустили, но только после разговора о коне Стрекопытова и двух пятиалтынных.
Илька притащил молоток чуть поменьше той кувалды, которой бьет по наковальне Гаврила. Я сказал:
- Илька, ты пристукнутый? Я ж у тебя просил молоточек маленький, чтоб можно было в кармане спрятать, а ты что принес?
- Детских не держим, - важно ответил Илька. - Что тебе молоток, игрушка? Не хочешь, не бери. - Я так огорчился, что Илька пожалел меня: - Ладно, сделаю тебе маленький. Сам выкую. Выкую и принесу завтра в класс. - Он прищурился. - А ты задачи порешал?
- Порешал, конечно.
- Дашь списать?
- Дам. Только, знаешь, Илька, ты лучше сам решай.
- Сам, сам! Такое скажешь! На крыше сиди, молотки ему делай, да еще и задачи для него решай! Жирно будет. - Наверно, поняв, что перехватил, Илька тут же смягчился: - Между прочим, ты парень ничего, исправно в крышу отстукивал.
В это время возле кузницы остановился еще какой-то человек.
Илька уже поднял молоток, чтоб стукнуть, но всмотрелся и не стукнул. Человек тоже сказал, что принес два пятиалтынных. Когда и он вошел в кузницу, я спросил:
- Илька, а почему они все по два пятиалтынных приносят?
Илька подозрительно глянул на меня.
- А по сколько ж им приносить? Стоит подкова тридцать копеек, они столько и приносят. Мы лишнего не берем: - И испытующе спросил: - А ты думал, зачем? - Я пожал плечами. То-то. Не знаешь, так и молчи.
Когда я спускался по лестнице, он опять сказал:
- Держи язык за зубами, понял? Особенно среди своей братии, а то я не посмотрю, что ты мне друг: как дам, так и на том свете не очухаешься.
Вот и еще одна обида: "среди своей братии". Какая она моя? Но я и тут промолчал: терпеть так терпеть.
Утром Илька принес мне в класс маленький молоточек, такой хорошенький, что я даже во время урока вынимал его из кармана и любовался. Илька отполировал рукоятку, и она скользила у меня в пальцах, как атласная.
Признаться, мне было завидно: почему я не умею делать ничего такого? В прошлом году мне один пьяница подарил лобзик и тоненькую пилочку к нему. Я принялся выпиливать из фанеры домик. Но он у меня получился такой неуклюжий, такой кривобокий, что не понравился ни Маше, ни Вите. Только мама похвалила, но я же хорошо понимал, что она просто не хотела меня огорчать. Да и что такое этот домик! Игрушка! В нем даже воробей не захотел бы жить. А молоток - это вещь, которая всем нужна. Скажу здесь кстати, что всю жизнь я чувствовал себя каким-то неполноценным: мог на сцене играть Гамлета, мог речи с трибуны говорить, мог в сельской школе обучить грамоте шестьдесят мальчиков и девочек, а вот сделать простой молоток или построить плохонький, но настоящий, не игрушечный, дом я так никогда и не научился. И мне часто бывало обидно, что все, чем я пользовался в жизни - пища, одежда, жилище, телефон, автомобиль, даже бумага и чернила, - сделано руками других.
Обидно и завидно.
Лев Савельевич пришел на урок в благодушном настроении.
Видно, ему хотелось поговорить. Он обвел насмешливыми глазами весь класс и, конечно, остановил их на мне:
- Ну, Мимоходенко, как ты себя чувствуешь?
Я встал, подумал и слегка развел руками:
- Как вам сказать, Лев Савельевич? На тройку с двумя минусами.
