Д.О.П. (Департамент Особых Проектов) - Борис Борисович Батыршин
Шагая к дому Лехтоненов, Геннадий предвкушал, как спросит рыбака, почему тот собрался их предать – неужели родная кровь, пролитая царскими сатрапами, для него вовсе ничего не значит? Но – разговора не получилось. Стоило Геннадию, распахнув ногой дверь, ввалиться в дом, как Юха-Пекка с резвостью, которую трудно было ожидать в его почтенные годы, вскочил из-за стола.
– Сатана перкелле! – прохрипел он, и в ладони узкой серебряной рыбкой блеснул пууко.
Тут уж стало не до разговоров – Геннадий начал стрелять. Две пули, одна за другой, в грудь старого финна, и ещё одна, контроль – в голову. За спиной вскрикнул Виктор – «что ты творишь?» – но не успел Геннадий ответить, как на пороге соседней комнаты возникла Тюуне. Она кинулась к мужу, потрясла неподвижное тело, вскочила и, выставив перед собой руки со скрюченными пальцами, пошла на убийцу. Геннадий попятился – так страшна была она в этот момент, в длинной ночной рубашке, простоволосая, с рассыпавшимися по плечам рыжими патлами. Две пули одна за другой ударили женщину в живот, и несчастная мешком осела на пол За спиной у Геннадия раздались рвотные звуки. Он обернулся – Виктор, ухватившись за бревенчатую стену, согнулся вдвое и извергал на пол недавний ужин. Выпрямился, вытер рукавом мокрые, побелевшие губы. Стало тихо, только Тюуне жалобно скулила, причитая в смертной тоске.
– Не видишь, она же мучается! – прошептал Виктор. – Сделай что-нибудь!
Геннадий в ответ осклабился, и улыбка его больше походила на волчий оскал. Щёлкнул складной нож.
– Если такой жалостливый – держи, избавь её от страданий. Лучше всего режь глотку, так оно вернее. Только в крови не изгваздайся…
И презрительно усмехнулся, когда Виктор отвернулся к стене в попытке удержать то, что осталось в его многострадальном желудке.
«…жалкий слизняк, гуманист хренов! Все они слизняки…»
Он наклонился к женщине и ловко исполнил собственные рекомендации. Вытер нож о ночную рубашку, убрал в карман.
– Ну что, герой, проблевался? Тогда пошарь в кладовке, собери пожрать из расчёта на пару дней. А я пока пойду к колодцу, наполню анкерок – плоский дубовый бочонок, стоящий в углу сеней. – Путь нам предстоит неблизкий, надо подготовиться…
Спустя четверть часа две тёмные фигуры возникли из темноты на пристани, возле которой покачивались на мелкой волне шхуна рыбака Лехтонена и две рыбацкие лодки, размерами поменьше. Чужаки пошвыряли в одну из лодок свой багаж – большую корзину, саквояж и какой-то свёрток, – после чего забрались сами. Один подхватил багор, упёрся, отталкиваясь от пристани. Зашуршал, разворачиваясь, парус, поддерживаемый косым реем, и лодка, чуть кренясь под предутренним бризом, резво побежала к западной тёмной стороне горизонта.
Конец второй части
Часть третья
«На французской стороне…»
I
Египет,
Александрия.
За год до описанных событий.
Слуховые перепонки разрывало низким, то ли гулом, то ли звоном, то ли и тем и другим вместе. И – огненные круги перед глазами, на угольно-чёрном фоне, рождающиеся из ничего, наползающие друг на друга и лопающиеся всё с тем же всепроникающим звуком.
Он зажмурился, так крепко, как только смог. Круги никуда не делись – как, впрочем, и звон. Или для этого надо заткнуть уши – пальцами, за неимением под рукой кусочка воска или смолы?
Он поднял руку и осторожно ощупал голову. Пальцы наткнулись на что-то липкое и горячее. Он поднёс их ко рту, по ходу обнаружив, что совершенно не видит собственную руку – и осторожно лизнул.
Кровь. Его кровь. Странно, но боль почти не чувствуется.
Он повторил попытку с рукой и глазами – и снова ничего не разглядел. Огненные круги, правда, куда-то делись, да и звон в ушах заметно поутих, превратившись в низкий однотонный зуд. Такое – он это знал – бывает при контузии. Тогда он вытянул руку и вслепую пошарил перед собой.
Ничего. Пустота.
Стоп! Да стоп же! Он сидит, привалившись спиной к чему-то, но ощетинившемуся жёсткими, неровными выступами, безжалостно терзающими его лопатки. Причём – сидит на полу, и ноги приходится вытягивать вперёд. Он ощупал этот пол: каменная кладка, сухая, неровная, холодная. Под пальцы в изобилии попадались камешки, от крошечных острых осколков, до осколков кирпича и булыжников размером с пару кулаков.
Он пошевелился, попробовал выпрямиться – за спиной что-то сухо зашуршало, посыпалось, покатилось. В носу запершило. Пыль? Песок? Похоже, и то и другое…
Он облизал губы – шершавые, покрытые толстой, потрескавшейся коркой пыли – и тут только осознал, как ему хочется пить. Нёбо горело; распухший язык едва ворочался во рту, но слюны не было, и невозможно избавиться от скрипящего за зубах песка…
Вместе с жаждой к нему вернулись обрывки памяти. Они всплывали в оглушённом разуме и, колышась, неторопливо, словно медузы в мутной воде Александрийской гавани, складывались, слипались в более-менее ясную картинку того, что с ним происходит. Вернее сказать, происходило совсем недавно.
…спички – вспыхивающие, ломающиеся в дрожащих пальцах. Он нашарил в хитро запрятанной нише фитиль и попытался его поджечь, но преуспел далеко не сразу – самодельный, скрученный из пропитанной селитрой бумаги, фитиль вонял, трещал, но никак не хотел загораться…
Кстати, где спички? Он торопливо похлопал себя по карманам – нету. Обронил во время бегства? Когда фитиль, наконец, занялся крошечной оранжевой искоркой, испуская белёсый дымок, он вскочил и, сломя голову, кинулся по коридору, сжимая под мышкой охапку самых драгоценных из своих свитков – и, не успев пробежать и полусотни шагов, натолкнулся на людей в тёмных сюртуках, с револьверами.
Чужаки, конечно, услыхали его топот его подошв, повернулись и ударили навстречу торопливыми выстрелами. Коридор сразу заволокло пороховым, воняющим селитрой, дымом. Он испуганно метнулся в один из боковых коридоров, снова свернул, упёрся в тупик, вернулся к ближайшему, ведущему куда-то влево отнорку – и тут грохнуло.
Он долго не мог понять: почему взрывом не завалило все коридоры подземелья? Полтонны взрывчатки – это много, очень много. Отличный шведский динамит, произведённый фабрикой Нобеля в Глазго, который он всеми правдами и неправдами сумел раздобыть через подрядчиков, работающих на строительстве Суэцкого канала.
Или прав оказался тот инженер, специалист по взрывному делу, который объяснял ему непростую технику подрыва большой массы взрывчатки – и часть динамита не сдетонировала, а была без пользы разбросана энергией первичного взрыва? Тогда понятно, почему он ещё жив, а не погребён под многометровым слоем камней, щебня и сухой египетской земли
Впрочем, подумал он, это, наверное, ненадолго. Завал, тот, что у него за спиной тянется, надо полагать, на десятки, если не на сотни футов – и надёжно отделяет его от лестниц, ведущих наверх. А значит, и от источников существования человеческого организма – пищи, воды, света.
Вода… сколько человек сможет продержаться без неё?
