Александр Шлег - Цыганок
- Чего горло дерешь? - огрызнулся конвоир Вани. - Привел, привел... Дурак был, что привел!
3
На ночь Цыганка поместили в крестьянской хате. Она стояла почти в конце улицы, посреди большого заиндевевшего сада.
Хозяин хаты, одинокий, как понял потом Ваня, сгорбленный старик, с разрешения полицейского Кондрата налил Цыганку горячего борща из кислой капусты, отрезал большую краюху хлеба. Но как ни был голоден Ваня, еда не лезла ему в рот. И все же он немного подкрепился, а потом даже придремнул, сидя за столом.
Одноглазый, который сменил Кондрата, как только переступил порог хаты, сразу же заорал:
- Клим, волчье семя! Лампу давай. Нечего тут карасин экономничать!
Хозяин засуетился, угодливо подставил ему табуретку. Чиркнул спичкой и, сняв с лампы стекло, зажег фитиль. Трепетный огонек осветил огромную фигуру полицейского.
- Может, Тимофеюшка, с морозца чарку желаешь? - заискивающе спросил Клим. - Очень, скажу, она удачная у меня вышла. И чистая - что слеза.
- Об чем разговор? - басом ответил полицейский. - Неси! Да побольше!
Он сбросил кожух и шапку, повесил их на крюк в стене. Ватняя жилетка едва не трещала на его квадратных плечах. Полицай присел к столу, поставил карабин между ног и оперся на него руками.
Хозяин кинулся в сени, застучал там чем-то и вскоре вернулся с миской соленых огурцов и куском сала. Вытащил из шкафчика бутыль самогонки и две эмалированные кружки. Прижав буханку к груди, начал отрезать толстые душистые ломти.
Сидя на скамье, Ваня рассматривал хату. Лампа освещала часть давно не беленной печи, застекленную рамку с фотографиями на стене, блестящие шарики на спинке металлической кровати и часть потрескавшегося потолка. Цыганок перевел взгляд на полицейского, и ему стало страшно. Свет падал на низкий лоб, над которым торчали короткие жесткие волосы. Единственный глаз у полицейского едва прорезывался на большом плоском лице. Черная борода и мясистый красный нос, вздернутый кверху, придавали этому лицу надменное и в то же время жестокое выражение. "От такого пощады не жди. Такому убить, что моргнуть. Кроме шуток".
- Так давай выпьем, Тимофеюшка, - сладеньким голоском сказал хозяин. За твое здоровьечко!
Цыганок не узнавал хозяина хаты. Был человек как человек, даже посочувствовал ему. А сейчас готов этому выродку руки целовать.
- Мне за свое здоровье на бога грех обижаться, - зашевелился одноглазый, поднимая кружку. - Будь, ядрена гнида!
Выпил, схватил огурец и сунул в черную дыру рта. Начал жевать, и борода его дергалась в стороны под громкое, на всю хату чавканье. Огромной ручищей взял бутыль, налил себе полную кружку и, задрав голову, несколькими глотками опорожнил.
- Я, Клим, три дня у дружка на свадьбе гулял, - снова хватаясь за огурец, сказал одноглазый. - Так ты мне на рассвете баньку истопи. Надо хмель из головы выпарить. Да чтоб банька была как огонь!
- Это, Тимофеюшка, не пранблема, - охотно отозвался хозяин, скребя пальцами седую щетину на лице. - Эт, нашел про что говорить. Приготовим такую баньку, что и во сне не увидишь.
Ваня прислонился спиной к стене, исподлобья глянул на полицейского. "Если эта горилла утром попрется в баню, то... Елки зеленые, не потянет же он меня с собой. Вот если бы он поручил охранять меня этому старому блюдолизу! Я бы от него как нечего делать драпанул".
Цыганок закрыл глаза. Тяжелый сон сразу же сморил его. Ваня почему-то увидел себя в бане, где стояла такая жара, что нельзя было и продохнуть. Полицай лежал на полке, хрюкал, как кабан, которого щекочут за ухом. Ваня схватил голый, без листьев, веник и изо всей силы начал стегать по квадратной, заросшей волосами спине. "Шпарь, ядрена гнида! - хохотал одноглазый. - Сильней, волчье семя!" Нечем дышать. Ваня плеснул холодной водой в лицо. Сразу стало легче. "Теперь можешь мыться сам! - рявкнул одноглазый. - Разрешается перед смертью!"
Цыганок с ужасом открыл глаза и увидел перед собой страшное лицо полицейского. Одноглазая горилла подняла руку и, будто забивая гвоздь, ударила Ваню кулаком по лицу.
Что-то треснуло в челюсти. В глазах запрыгали черные и желтые точки. Хотелось закричать. Но Цыганок сдержал крик в горле и сжал зубы.
- Как спалось? Го-го-го!
Онемев от боли, Ваня с ненавистью смотрел на полицая. Одноглазый оборвал смех, приблизил к Цыганку бородатое лицо, дохнул сивушным перегаром. Ваня отвернулся, попытался подняться.
- Цыц! Не шевелись! Разобью харю! Каклету сделаю. Лежи с закрытыми глазками. А я тебе песню большевистскую спою. Колыбельной будет тебе. Одноглазый заржал. - Как же это слова ейные? Ага... "Кони сытые бьют копытами..." Во! Чуешь? Вьют копытами. А я тебя бью кулаком. Бью, потому как я - кулак! Ненавижу вас всех. Затоптали меня ваши кони сытые!.. В тридцать третьем в Сибирь засупонили. Раскулачили! Думали, хребет сломаете? Холера вам в бок! Я вот этими руками большевиков душил... Гелологов разных... Тайга - хозяин, судья - медведь... И теперь душу. Со счету сбился... Что зенки вылупил? У тебя морда тоже большевистская. Меня не проведешь. Я вас и под землей вижу. Ну, чего молчишь? Лезь на печь!
Ваня опустил ноги на пол и, держась за щеку, пошел к печи.
- Стой! Раздевайся! И брось даже думать, что тебе удастся удрать. От меня еще никто не удирал!..
Полицай взял широкую скамью, стоявшую у окна, и перенес к печи. Застелив скамью своим кожухом, он снял валенки и приставил их сушиться подошвами к горячему боку печи. Подошел к кровати, на которой лежал Клим, молча рванул из-под его головы подушку. Хозяин хотел что-то сказать, но, встретившись взглядом с полицаем, только махнул рукой. Шлепая босыми ногами по полу, он подошел к окну, снял с гвоздя старенькую фуфайку. Одноглазый проследил, как Клим укладывается на кровати, бросил подушку на скамью, прямо на валенки. Икнув, шагнул к столу и взял лампу. Язычок огня под стеклом суетливо запрыгал в стороны. Подняв лампу над головой, полицай глянул на печь.
- Лежи, ядрена гнида! - рявкнул он и начал яростно чесать волосатую грудь. - И чтоб до утра мне не шевелился!
Ваня не ответил. Одноглазый дунул на лампу, поставил ее на пол и лег. Скамья даже застонала под ним.
Стало тихо. Потом послышался тонкий свист, который постепенно перешел в храп. Этот храп крепчал и вскоре заполнил всю хату. Казалось, что в ней поселилось какое-то страшное чудовище.
Цыганок свесил голову вниз и увидел освещенное светом луны лицо одноглазого. Сверкал затвор карабина, который был прислонен к стене рядом с головой полицая. Ваня подумал, что слезть с печи так, чтобы не задеть ногами одноглазого, будет очень нелегко. А если даже это и удастся, то в такой мороз никуда не денешься без одежды. А ее полицай закрыл на замок в чулане.
Ваня облизнул сухие губы. На печи было душно, пахло табаком и сушеным ячменем. Сдерживая дыхание, Цыганок сел и начал осторожно опускать ноги вниз. В тот же миг услышал, как зашевелился на кровати хозяин. Цыганок весь сжался, замер. Тихо скрипнула половица. В квадрат света на полу ступили босые ноги хозяина. Он неслышно приблизился к полицейскому, застыл в нерешительности и вдруг потянулся рукой к карабину. И тут вдруг зазвенело разбитое стекло опрокинутой лампы. Полицай резко повернулся на бок и начал медленно подниматься. Хозяин рванул карабин к себе, схватил его обеими руками и ударил одноглазого по голове. Тот захрипел, тяжело повалился на скамью, дернулся и затих.
- Вот тебе, кровопивец, за сына! - сипло сказал хозяин и ударил прикладом еще раз. - А это тебе, собака, за сынову жену! Долго я ждал, чтоб свести с тобой счеты! Дождался!
Ваня смотрел на белую сгорбленную фигуру старика, на освещенные луной руки, впившиеся в ложе карабина, и не верил своим глазам. Все произошло так неожиданно и быстро, что Цыганку показалось, будто это какой-то невероятный сон. Боясь пошевелиться, он слышал, как гулко, отдаваясь в ушах, стучит сердце.
- Так как оно, мягко тебе теперь на моей подушке? - услышал он голос хозяина. - Не твердо тебе на ней, бандитская рожа?
- Ой, дедка! - наконец обрел дар речи Ваня. - Если б вы не схватили карабин - конец бы нам был! Я как увидел, что он поднимается, все, думаю...
Старый Клим вздрогнул от его голоса, опустил карабин. Некоторое время стоял неподвижно, словно изваяние. Потом тяжело вздохнул, перекрестился.
- Прости меня, боже! - тихо сказал он и вдруг насторожился. - А ты кто будешь? За что тебя этот живодер мучил?
- Свой я, дедушка! - возбужденно сказал Ваня. - Из тюрьмы городской удрал. Если меня поймают - конец. Провалиться мне на этом месте, если вру!
Хозяин помолчал, думая о чем-то своем. Затем засуетился, заспешил.
- Слазь, сынок, да бежим отсюда, пока ночь стоит. Не с руки нам ожидать тут дня. Ох, не с руки!..
- Мне, дедушка, одежду надо, - спрыгнул на пол Цыганок. - Он ее в чулан запер.
- Вот зверь окаянный! Все рассчитал! Да не по нем вышло, - хозяин начал торопливо одеваться. - Я быстренько... Вот еще фуфайку на себя... Сейчас, сынок, принесу тебе одежонку...
