Александр Шлег - Цыганок
- Что ты говоришь? - замер на месте Николай Яковлевич. - Неужели он жив?
- Жив... Его втолкнули в комнату и дверьми пальцы... Не признался, что меня знает... - Федя опустил голову. - Я едва сдержался. Еще минута и сорвался бы с якоря... Цыганок потерял сознание, и его вытащили из кабинета...
- Представляю, сколько он перенес. Не каждый взрослый такое выдержит, Нагибин присел у стола, начал ногтем чертить по скатерти. - Какой парень! Нет, брат, слов, чтобы высказать...
Николай Яковлевич встал и вышел на кухню. Вернулся с горбушкой хлеба и ломтиком сала.
- Чем богаты, тем и рады. Трудно в городе с продуктами.
- Адмиральская еда. Я от немецкого харча чуть концы не отдал.
Федя швырнул окурок в ведро, стоявшее на полу у двери, откусил хлеба и впился зубами в пожелтевшее сало.
- Контрразведка нащупала нашего радиста, - глухо сказал Николай Яковлевич. - Он гранатой взорвал себя и рацию. Обещали нового прислать из-за линии фронта, да вот, понимаешь, что-то долго его нет. Без рации мы как без рук.
- Новый радист сидит рядом с тобой.
- Что?
- Я говорю, что радист сидит рядом с тобой и уминает твое сало, засмеялся Механчук.
- Ты-ы?! - Николай Яковлевич грудью налег на стол. - Вот так петрушка!
- После госпиталя я три месяца учил морзянку, - пояснил Федя. - Как дятел стучал на ключе. Обучение, могу похвалиться, прошел на пять баллов.
- Прекрасно! Где рация?
- У партизан оставил. Ищите помещение. Я уже и так один сеанс передачи пропустил.
- Помещение есть, - довольно потер руки Нагибин. - За рацией пошлем людей завтра ночью. Принесут без тебя.
- Между прочим, меня сейчас зовут Александр Михайлович Скирда. Я имею свою слесарную мастерскую. Надо обеспечить меня заказами.
- Ясно. Сделаем.
- Что у Неуловимого?
- Наша группа подчиняется ему. Получили новое задание. Сейчас ведем наблюдение, изучаем распорядок дня бургомистра Дубовского.
- Братишки, возьмите меня на операцию, а? - Федя схватил Нагибина за руку. - У меня с бургомистром свои счеты. Понимаешь?
- Посмотрим. Хотя нет. Не разрешат. Насиделись мы без радиста. Да это еще не скоро будет. Ты лучше вывешивай вывеску на своей мастерской. Твою слесарку нам сам бог послал. Швейную мастерскую Неуловимого пришлось ликвидировать. Сам Неуловимый едва замел следы. Встречаться нам с тобой надо как можно реже. Все новости будешь получать через связного. А сейчас иди, Федор. Скоро комендантский час.
5
Эта была та же камера. Только не было в ней ни Тани, ни Дарьи Тимофеевны...
"Где они? Расстреляли? Перевели в другую камеру? А клин? Куда они дели его? Неужели нашли немцы?"
Поглядывая на глазок в железной двери, Ваня обшарил всю камеру, ощупал все тюфяки. Клина не было. Потеряв всякую надежду, он полез под угловые нары, на которых спала Таня, провел рукой по стене возле самого пола и вздрогнул, прикоснувшись к холодному металлу. Клин лежал за отставшим от стены плинтусом. "Таня перепрятала, - догадался Ваня. - Воспользоваться так и не смогла. Значит, их той же ночью..."
На допрос в тот день не вызывали.
Оконце под потолком вначале посинело, затем стало черным. Когда-то здесь было настоящее окно, но его замуровали, остался только выступ подоконника. Ваня полез на него, глянул вниз.
Немного в стороне, напротив входа в здание, ходил часовой. Поскрипывал под его ногами снег.
За оконцем была свобода.
Упираясь боком и локтем искалеченной руки в проем в стене, Ваня просунул клин между колючей проволокой и пробоем, резко нажал. Проволока податливо заскрипела. Острая боль пронизала пальцы изувеченной руки. Качнулся в глазах кусок неба и голые вершины деревьев старого парка. Ваня закрыл глаза и стал ждать, пока хоть немного утихнет боль. Потом, закусив губы, снова заложил клин.
Скрипела проволока. Пробой не поддавался.
Цыганка внезапно охватила страшная злость. Если бы в камеру в этот миг вошел охранник, Ваня не задумываясь ринулся бы на него. Злость придала силы. Пробой наконец удалось вырвать, и он запрыгал по полу.
Ваня вытер слезы, подул на окровавленные пальцы. Напряженность спадала. Подкрадывались изнеможение и равнодушие ко всему на свете.
Цыганок слез с подоконника, поднял пробой и долго рассматривал его. В оконце их оставалось еще пятнадцать. Он пересчитывал, наверное, раз десять.
Ваня сунул пробой в карман и приказал себе лезть снова. Подтянулся на одной руке, помогая локтем другой, глянул вниз. Часового донимала стужа. Он потопал ногами, покрутился на месте, оглянулся по сторонам и юркнул в караульное помещение. "Мне это только и надо. Если вылез один пробой, вылезет и второй, - начал мысленно подбадривать себя Ваня. - А за вторым третий. А за ним... Надо спешить..." Цыганок снова взялся за клин. Потом он сидел на нарах и дул на искалеченные пальцы.
На полу лежал второй пробой.
Ваня заставил себя подняться. Глаза его остановились на соломенном тюфяке. "Елки зеленые, как же я раньше не додумался!" Он сложил тюфяк пополам и примостил его на подоконнике. Теперь не надо было подтягиваться, чтобы посмотреть, что делает часовой. Да и верхние пробои были рядом...
Наконец оконце чистое. Колючая решетка отогнута в сторону.
Сдерживая дыхание, Цыганок слушал ночь. Она была светлая и спокойная. Из караульного помещения доносился глуховатый патефонный голос.
Ваня начал протискиваться в оконце. Держась за колючую решетку, которая теперь держалась на двух пробоях, перебросил ноги.
В морозной тишине громка заскрипела дверь.
Ваня глянул вниз, и словно кто-то ударил его под самое сердце: на крыльце караульного помещения стоял часовой.
Ване стало дурно. Слабели руки.
Часовой осмотрелся по сторонам, бросил под ноги окурок и закрыл за собой дверь.
Ваня сорвался вниз.
Удар смягчил глубокий снег.
6
Бабушка подняла голову, прислушалась. Кто-то тихонько стучал в окно. "Кто же это в такое время? Ванечку забрали. И просила, и молила тех фашистовцев, чтобы отпустили, - где там! Чтоб они, изверги, так своих детей видели!"
Кряхтя, бабушка сползла с печи. В темноте нащупала валенки, сунула в них ноги и заковыляла к выходу.
- И кто там?
- Открой, баб. Это я.
Старуха оперлась о косяк, непослушной рукой отодвинула засов. Заколотилось сердце.
На пороге стоял Ваня.
- Дитятко ты мое родное! Ох, боже мой, боже! А внучек ты мой золотой!..
- Тише, бабуля, - закрыл дверь Ваня. - Идем в хату. Света не зажигай, не надо. Слышь?
- А чего бояться? Тебя ж, наверно, выпустили?
- Нет, бабуля. Я удрал.
- О, господи! А что же с тобой теперь будет? А куда же ты теперь, мое дитятко?
- Не знаю. Куда-нибудь... Ты только перевяжи мне руки и дай рукавицы.
Старуха заметалась по хате. Нашла чистую тряпицу, разорвала ее на полоски и начала перебинтовывать искалеченные пальцы Вани.
- Может, ты поешь? В такую стужу голодный...
- Некогда, баб. Положи что-нибудь в карман.
- Ванечка, послушай меня, дитятко. Иди в Шумилино к дядьке Василю. Он тебя и накормит, и теплый угол даст.
- А что? Запросто. Елки зеленые, как я сам не додумался? Ну, баб, я пойду. Мне нельзя здесь больше оставаться. Кроме шуток.
- Дай я тебя поцелую, внучек... Ой, что ж они с тобой сделали! А чтоб им, иродам...
- До свидания, бабуля.
- Ваня... Ванечка-а...
Ночь была светлая и холодная. Старуха стояла на крыльце, и плечи ее вздрагивали от беззвучных рыдании.
Трясясь от страха за внука и от холода, она вернулась в хату и полезла на печь. Только улеглась, как дверь в сенях затрещала от ударов. Грохнула об стену сломанная дверь. Забренчало опрокинутое ведро. Широко распахнулась дверь хаты, дохнуло холодом. Лучи карманных фонариков забегали по комнате, ослепили старуху.
- Слазь с печи! - приказал кто-то по-русски.
Ей даже не дали надеть валенки. По холодным половицам старуха подошла к столу, нащупала коптилку. Спичка дрожала в старческой руке.
Тусклый свет от коптилки упал на лица пришедших. Старуха узнала фельдфебеля, который арестовывал внука. С ним было несколько солдат и полицейских...
- Где Цыганок? Где твой внук Ваня?
- Не ведаю, паночки, - пожала плечами старуха. - Как забрали вы его - с той поры и не видела.
- Не видела? Брешешь, карга! Твой змееныш удрал! Он был здесь. Обыскать!
Солдаты и полицейские посбрасывали с кровати подушки, постаскивали одеяла. Полетела на пол из шкафа одежда. Зазвенело разбитое зеркало.
Старуха стояла среди этого содома и плакала.
- Где Цыганок?
- Не было его здесь, паночки. Не видела я его...
- Ах ты, жаба старая!
Полицейский пнул ее в грудь. Взмахнув руками, старая женщина упала на пол.
Фельдфебель гаркнул что-то солдатам. Те выбежали на улицу и вернулись с канистрой бензина. Старуха заголосила.
Фельдфебель что-то приказал русоволосому солдату, а сам с остальными выскочил из хаты.
Старуха все поняла. Она умолкла и широко открытыми глазами смотрела на канистру. Солдат подошел к ней и показал пальцем на дверь. Бабушка, держась за стену, сделала шаг к выходу. И сразу же за ее спиной вспыхнуло, загудело пламя. Солдат подхватил старуху под мышки, вытащил во двор.
